Владимир Булат

ХРОНИКА ЖИЗНИ ИГОРЯ БУТУРЛИНА. ГОД 1997.

ЯНВАРЬ

Ленинградское время: ноль часов, ноль минут.

Бит-квартет «СЕКРЕТ»

--Алло, здравствуйте. Вас беспокоит Центр комплексных социальных исследований «Социограф». Если вы не против…

--Пошел ты!..

--Алло, здравствуйте. Вас беспокоит Центр комплексных социальных исследований «Социограф». Если Вы не против, мы зададим Вам несколько вопросов.

--Да.

--Сколько Вам лет?

--47.

--Социальное положение.

--Водитель.

--Так, пол… Как часто вы пьете пиво?.. Никогда?.. Хорошо, спасибо, извините за беспокойство… Алло, здравствуйте. Вас беспокоит Центр комплексных социальных исследований «Социограф». Если Вы не против, мы зададим Вам несколько вопросов.

--Да, хорошо.

--Сколько Вам лет?

--Молодой человек, это невежливо…

--Пардон, но тогда Вы можете выбрать из нескольких вариантов. До 20,.. 21-30,.. 31-40,.. 41-50,.. 51-60,.. старше 60…

--Пятое.

--Хорошо. Ваше социальное положение.

--Ах, торгашка я…

--Как часто Вы пьете пиво?..

--Ну,.. раза два в неделю.

--Какие марки Вы предпочитаете?

--«Степан Разин», «Невское»… Ну, что еще?

--Где Вы обычно приобретаете пиво? В магазинах, в ларьках, на рынках?

--В ларьках,.. иногда на рынке…

--Какие у Вас будут пожелания к производителям пива в нашем городе?

--Дешевле что б было… А так больше нет пожеланий…

--Большое спасибо, извините за беспокойство… Алло, здравствуйте. Вас беспокоит Центр комплексных социальных исследований «Социограф». Если Вы не против, мы зададим Вам несколько вопросов.

--Я – монархистка, и на ваши вопросы отвечать не буду…

--Извините, ради бога, я все-таки хотел бы задать Вам ряд вопросов…

--Молодой человек! Я вам уже сказала, что я отвечать не буду! Не звоните сюда больше!

--Алло, здравствуйте. Вас беспокоит Центр комплексных социальных исследований «Социограф». Если Вы не против, мы зададим Вам несколько вопросов.

--Извините, у нас сейчас большое несчастье… Вы не перезвоните после, потом…

--Извините, пожалуйста. Я не знал… Извините… Алло, здравствуйте. Вас беспокоит Центр комплексных социальных исследований «Социограф». Если Вы не против, мы зададим Вам несколько вопросов.

--Это откуда ты мой телефон узнал?

--Нет, я не знаю именно Ваш телефон. Я звоню наугад…

--И кто это тебе там дает наши телефоны?

--Никто. Это случайная выборка.

--Я до вас там доберусь.

--Извините… Алло, здравствуйте. Вас беспокоит Центр комплексных социальных исследований «Социограф». Если Вы не против, мы зададим Вам несколько вопросов.

--Да.

--Сколько Вам лет?

--20.

--Гут. Социальное положение?

--Студент. И подрабатываю… в школе.

--Ну, мы с Вами почти ровесники и почти коллеги. Как часто Вы пьете пиво?

--Почти каждый день. С девушкой, с друзьями.

--Какие марки?

--Светлое, только светлое.

--Где Вы, как правило, приобретаете пиво?

--В ларьке. В магазинах. По разному.

--Так, и последний вопрос: какие у Вас пожелания к производителям пива в нашем городе?

--Да, собственно никаких. Хорошее пиво. Был бы друг – найдем и досуг! Ха. А сколько ты зарабатываешь?

--Ну, за день могу двести тысяч зашибить. Но это часов за 14. Неплохо.

--А что это за опрос?

--Завод имени Степана Разина заказал. У нас же теперь оказалось, что основа экономики Питера – пивная промышленность. Ну, пока! Благодарю за ответ. Всего хорошего.

Поздно вечером Игорь Бутурлин – двадцатитрехлетний сотрудник социологической службы, преподаватель частной школы и автор сотни студенческих рефератов ужинал на кухне в одиночестве (мама уже спала) отличными шпротами прямо из банки и подсчитывал свои доходы за январь:

«Так. Это еще двести. А потом еще три раза – всего восемьсот. Игорь Данилович говорил, что будет опрос о перспективах реставрации монархии в России (надо бы перезвонить той, Монархистке – от скверная баба! моих лет и уже такой скверный характер… «Вы, представляете, как она расцветет годам к сорока?») Потом в школе… 13-го будет еще 400. За рефераты по сто возьму, не обеднеют… Всего получается миллион четыреста тысяч… Могло быть хуже…»

Игорь вспомнил, что еще не перепечатал начисто свою докладную записку о претендентах на престол Российской Империи на современном этапе. Вот она:

ПРЕТЕНДЕНТЫ НА РОССИЙСКИЙ ПРЕСТОЛ

В СЕРЕДИНЕ 90-х гг.

В середине 90-х гг. ХХ века можно назвать следующих претендентов на российский престол:

Во-первых: Георг Гогенцоллерн – внук почившего в мае 1992 года Великого Князя Владимира Кирилловича, чьи права на престол также не безупречны (в силу морганатического брака на своей потенциальной подданной Леониде Георгиевне княгине Багратион-Мухранской, которую некоторые недоброжелатели в монархической среде называют «королевой ночного Мадрида»). Их дочь – Мария Владимировна (род. 1953) в 1976 вышла замуж за принца Прусского Франца Вильгельма Гогенцоллерна, и хотя он не является прямым претендентом на германский престол, а всего лишь троюродным братом этого наследника, Георгий Михайлович (род. 1981) при известных обстоятельствах мог бы претендовать на два трона сразу, что создает прецедент, аналогичный прецеденту, повлекшему Столетнюю Войну между Англией и Францией. Современное его положение неопределенное. Учеба в российском кадетском корпусе, о которой была достигнута договоренность еще в эпоху вице-президента Руцкого, по ряду причин не состоялась; с нынешним российским истеблишментом никаких связей нет; перспектив никаких.

Во-вторых: Николай III Романов – потомок по мужской (что очень важно, если опираться на формально действующий Закон о престолонаследии от 1797 года) линии Николая I (его праправнук). Живет на юге Франции, женат на итальянке – графине Свеве делла Герардески (очень древний род, восходящий к сенаторам времен Юлия Цезаря) проявляет интерес к современной политической ситуации в России; ориентируется на патриотическую часть политической элиты. Правда, он уже стар (ему 74 года) и имеет трех дочерей, так что после его смерти юридически обоснованные права на российский престол перейдут к потомкам самого неамбициозного и незаметного Великого Князя – Александра Михайловича – внука Николая I, женатого на Ксении Александровне – сестре Николая II.

Помимо вышеназванных претендентов – родственников последнего российского императора проявляют активность несколько самозванцев:

Алексей II Бруммель – политический деятель патриотическо-монархического крыла. В апреле 1991 года создал Российскую национально-монархическую партию, через два месяца переименнованную в движение «Русь Монархическая». В начале 1992 года он попытался создать Центристский радикальный блок нескольких мелких монархо-патриотических партий, но не преуспел.

Павел II Романов-Шебалин – утверждает, что являет прямым потомком по мужской линии внебрачного сына Павла I и польской аристократки. Никакой политической активности не проявляет.

Валерий I Пантелеев-Романов-Кшесинский – выдает себя за потомка знаменитой Матильды Кшесинской и самого Николая II. Вообще-то, польская балерина Матильда Кржесинская (1872-1971), эмигрировав в 1920 году во Францию, через год вышла замуж за Великого Князя Андрея Владимировича – двоюродного брата Николая II. Претензии гипотетичны. Зато проявил заметную активность в политике: в июле 1991 года создал в Тюмени (по месту жительства) Монархическую партию России, которая вначале поддерживала Бруммеля, а потом примкнул к черномырдинскому «Нашему Дому – России», и вроде бы был даже в региональном списке блока на декабрьских выборах в Думу 1995 года.

Николай III Романов-Дальский – по его собственным уверениям, он является сыном «чудесно спасшегося царевича Алексея» - сына Николая II. Якобы, его отец долгие годы прожил на Урале под фамилией Дальский, причем власти его не трогали, но его происхождение оставалось семейной тайной. Когда государственная комиссия занялась исследованием предполагаемых останков царской семьи, требовал проведения генетической экспертизы.

Помимо этих претендентов на родство с Романовыми есть внуки Жукова и Сталина. Дочь Сталина Светлана в прошлом году постриглась в монахини в одном из итальянских католических монастырей. Ей 70 лет.

Игорю позвонила его давняя сокурсница – Катерина. Она, вооружившись дипломом по специальности «Социальный психолог», стала конвертировать свои знания в доходы. Самым смелым ее проектом было создание службы знакомств на сугубо научной основе (со всевозможными тестами, анкетированием и психоаналитическим прогнозированием межличностных отношений). Игорь, как сугубый практик, а не отвлеченный теоретик, конечно, иронизировал по поводу этих наукообразных упражнений (Суха, мой друг, теория везде, а древо жизни вечно зеленеет!), и с этого и начал разговор:

--Ну, как там ваша служба - и опасна и трудна?

--Очень даже получается. Слушай, Игорек, я к тебе по этому поводу и звоню. Мы будем проводить вечер знакомств в «Конюшенном Дворе», ну, знаешь этот бар?

--Да, но ни разу еще не был.

--Так вот, не хотел бы ты подработать ведущим? Я тебе заплачу.

--Да нет, платить мне не надо. Я бы просто попробовал, но ничего не обещаю. А куда я должен вести?

--Да, господи, просто занимаешь публику в течение трех-четырех часов. Мы сняли на послезавтра с 19 до 23 часов.

--Ладно, выручу тебя. Куда приезжать?

--Сначала к нам – на Невский. Знаешь куда?

--Да, ты мне уже говорила. Ладно, буду. Об оплате поговорим потом.

По дороге Игорь заехал на Староневский в Центр Комплексных Социальных Исследований и передал опросные листы. Директор – Игорь Данилович поманил его к себе; он сидел за обширным столом с факсом и компьютером, за его спиной висела огромная карта города с подробной нумерацией домов, а рядом – с небольшого пропагандистского плаката 30-х гг. смотрела серьезная женщина-работница, прижав указательный палец к губам: «Не болтай!» Такие плакаты в немного аляповатом стиле еще только входили в моду, и здесь Игорь Данилович выглядел большим оригиналом.

--Игорь,--Игорь Данилович немного помялся и продолжал.—Я ценю вас как светлую голову. Вижу в вас, безусловно, интересного, нетривиально мыслящего человека. Но мой вам совет: не всегда и не всем говорите то, что вы думаете. Так, из осторожности. Вот, мне вчера Леонид Кессельман рассказывал о вашем с ним разговоре… Ну что это за непосредственность?

--Игорь Данилович,--Игорь развел руками.—Возможно, я позволил себе некоторую бестактность, но ведь Кессельман сам меня на нее спровоцировал. Я столкнулся с ним в Леонтьевском Центре, и у нас зашел разговор о прошлых выборах в Думу. Результаты ему не нравятся. Это его право. Я лишь заметил, что результаты выборов вполне можно сфальсифицировать, а когда он удивился моим словам, добавил лишь: «Вы – политолог, и не знаете, как сфальсифицировать выборы!» Типа – сапожник без сапог. Не вижу в этом никакого криминала.

--А ваша вызывающая выходка на вечере на кафедре социологии СПБ… – язык сломаешь – СПбГАКа? Мне уже Саганенко доложила.

--Туда меня пригласил Булат – он там в аспирантуре, только не на социологии, а на культурологии. А все остальное получилось само собой, когда одна мадам с ультрадемократическими взглядами стала в сотый раз пересказывать историю, о том, как Иван Грозный ослепил Барму и Постника – из какой это летописи? Меня этим уже давно не удивишь, и я в пику ей рассказал, что строители Пражского Града – его знаменитой башни с часами – также были ослеплены. И все отличие состоит в том, что в стране Вацлава Гавела решение об ослеплении, видимо, принималось на основе демократического голосования с соблюдением всех конституционных процедур.

--Забавно. Но вы же сами знаете, что этих людей уже не переубедить. Это старшее поколение, и они от своих взглядов ни за что не откажутся.

--Вот я принес еще докладную записку о претендентах на российский престол: можно добавить к нашему опросу насчет реставрации монархии.

--Вы когда себе компьютер заведете?

--Не сейчас. Не раньше, чем вся эта техника станет настолько примитивной, что ею сможет пользоваться и ребенок. А сейчас еще Windows 93 – это же каторга, а не система!

--В Щедринке уже поставили Windows 95.

--Где там?

--Знаете, где Ленинский зал? Там, на втором этаже. Там сейчас патенты. Но все равно очень советую вам быть не столь откровенным.

--Буду стараться!

Когда Игорь ушел, Игорь Данилович думал о нем:

«Он никогда не преуспеет, слишком непосредственен и высокомерен. Считает, что весь мир помещается на кончике его пера».

А наш герой в приподнятом настроении шагал по Староневскому к Площади Восстания. Хотел купить у входа в метро мороженное, но вспомнил, что сегодня будет угощение в «Конюшенном Дворе», перешел на нечетную сторону, к аптеке, заметил новый компьютерный клуб «Кроманьон», притулившийся рядом с редакцией «Невского времени», где работал его старый школьный друг, и магазином интимных товаров (Игорь, иногда, когда грусть посещала его, заходил в эту музейную тишину), наконец нырнул в малопримечательный подъезд скромного офиса. Через два часа он же, но только причесанный и надушенный визажисткой, в синей джинсовой рубашке и в темно-синих джинсах, с часами в форме пейджера на цепочке, открывал вечер знакомств в полумраке «Конюшенного Двора»:

--Друзья…

Наметанным глазом социолога Игорь сразу же подметил, что большая часть пришедших по пригласительным девушек и женщин (пригласительный стоил в службе 50 000 рублей) появилась здесь с целью свести выгодное знакомство, хотя бы на один вечерок, и тем самым пополнить бюджет, а вот мужская половина произвела на него куда более худшее впечатление, и хотя Игорь не считал себя мужчиной всех времен и народов, он обнаружил, что является самым симпатичным и коммуникабельным из присутствующих. Тут же он понял, что задача, поставленная Службой Знакомств (если она вообще ставила какую-нибудь задачу, кроме банального зарабатывания денег, хоть бы и на торговле заводными Виннипухами) в принципе неосуществима; спрос всегда выше предложения, и самое лучшее - быть в этом вопросе фаталистом.

Поздно вечером, около половины двенадцатого Игорь оказался на станции метро «Проспект Большевиков», куда он провожал двоих девушек с вечера знакомств. Обе – одна темноволосая, без определенных занятий – ровесница Игоря, и другая – полногрудая в собственноручно сшитом платье с немыслимым декольте под дубленкой – были изрядно пьяны, причем за счет Игоря (он и не заметил, как пустил на них большую часть своих денег, но успокаивал себя мыслью, что проводит их до дому, а там может быть… в общем, видно будет…) Когда они уже порядочно отошли от ярко освещенной станции в направлении унылых железобетонных новостроек, которые даже летом не оживляло ни единое деревце, первая девушка – темноволосая и без определенных занятий, к которой они собственно и направлялись, обнаружила рядом Игоря:

--Ты кто?

--Неужели ты не помнишь? Оля? Мы познакомились на вечере знакомств, в «Конюшенном Дворе». Я – Игорь. А сейчас я вас провожаю домой…

Она задумалась:

--Ничего не получится… Я меня только брат из армии пришел. Так что до свиданья.

Игорь развел руками и побрел назад – к спасительной в этом железобетонном захолустье станции метро. Легкое опьянение под порывами зимнего ветра сошло с него, но досада не покидала:

«Что б я еще когда-нибудь заехал в эту Тьмутаракань! Никогда! Даже за большие деньги! Тут даже ничего не растет!»

Подойдя к станции метро, он заметил сидящую на поваленном бетонном столбе освещения девочку, которая тихо плакала, закрыв лицо руками.

--Привет. Могу я чем-нибудь помочь?

Она подняла на него взгляд, и Игорь увидел заплаканное, но светлое, как весенний день, круглое личико с немного курносым носиком и несколькими веснушками. Он навскидку дал ей лет пятнадцать.

--У меня нет денег и до дому не доехать,--она подалась к нему с потрясающей в этом месте и в этот час доверчивостью (впрочем, Игорь вообще всегда внушал людям доверие – работа такая!)

--Куда тебе?

--На Жуковского, это «Маяковская».

--Идем.

У Игоря еще оставалось 17 000 рублей. Он отбросил три тысячи на завтра на маршрутку до школы, потом еще две тысячи на два жетона на двоих на метро, потом еще четыре тысячи на всякий случай, и вручил девочке оставшиеся десять тысяч одной бумажкой. Она заметно приободрилась, протерла глаза и стала что-то щебетать о подруге, которая ее завезла сюда и бросила и т.д. Игорь, стоя на ступеньку ниже на эскалаторе, рассматривал девочку в зеленой курточке с меховым воротником и колебался, знакомиться ли… Пятнадцать лет… А ему скоро – двадцать три… В стране, где, если верить журналистам, каждая вторая школьница уже переболела триппером, Уголовный Кодекс тем не менее жестко пресекает подобные контакты поколений, а один из школьных друзей Игоря недавно попал в очень скверную историю – познакомившись с четырнадцатилетней легкодоступностью, он неожиданно для себя оказался в обществе пяти ее друзей, которые явно намеревались сдать его в милицию, и лишь давнее увлечение восточными единоборствами спасло Славика. Игорь восточными единоборствами как-то не очень увлекался, потому вспомнил деда – начальника милиции в Миргороде, вспомнил Уголовный Кодекс, но когда девочка спросила его телефон, все же дал. Она запомнила наизусть и помахала ему рукой уже на перроне «Площади Восстания».

Игорь вспомнил, что сейчас уже за полночь, до дому еще семь остановок метро, а завтра - рабочие будни в частной школе, и ему стало немного грустно.

На следующий день – в первый день после зимних каникул – Игорь, получивший аванс за январь и очень довольный этим обстоятельством, заполнял журнал в вестибюле частной школы, где он преподавал два дня в неделю историю и географию. К нему подошла его коллега – молоденькая биолог Ирина Анатольевна (ее муж работал экспедитором, редко бывал дома, и они часто встречались в каком-нибудь условленном месте между его двумя рейсами; однажды он назначил ей свидание на перроне Московского вокзала, но именно в этом месте и в это время телефонный террорист заложил взрывное устройство, место оцепили, и в поднявшейся суматохе супруги едва нашли друг друга).

--Привет. Сегодня аванс давали.

--Да, я уже взяла. Слушай, тут такую вещь узнала. В моей школе, во Фрунзенском районе, где я еще работаю, директриса стала проверять аттестацию учителей и обнаружила, что одна трудовичка – уже немолодая и ни на что другое не способная – вот бывают такие! – хотя у нее 14-й разряд – не имеет не то что педагогического, а вообще никакого высшего образования.

--Ну, знаешь, обычная школа сейчас харчами не перебирает.

--Так вот, слушай дальше: она увлекается разными оккультными вещами и собирает с людей все болезни на себя, и у нее от этого на лице появились большие бурые пятна.

Игорь развел руками:

--Зачем нам тогда система здравоохранения, сколько денег бы сэкономили!

--Вот, и наша тамошняя директриса решила ее уволить. Так вот, а она сказала, что если та ее уволит, она все эти собранные болезни напустит на нее – директора. Это передали директорше, ну и она не стала ее увольнять.

--Браво! Наш человек всегда найдет выход из затруднительного положения. У меня к тебе единственный вопрос: у вашей директрисы есть диплом о высшем образовании?

--Есть, конечно.

--Она может смело его выбросить. Он ей больше не нужен. Атавизм. Я бы назвал этот сюжет «Департизация» - помнишь, когда была кампания по удалению партийных организаций с предприятий и из учреждений? Жаль, они бы сейчас очень пригодились. Впрочем, это еще что!—Игорь захлопнул заполненный журнал.—В моей школе, которую я заканчивал, пять лет спустя был вечер встречи выпускников. Наша директор была. Некоторые выпускники на «Тойотах» приехали. Все чинно. И вдруг!.. На сцену с подачи директорши выходит женщина - торговый агент и начинает рекламировать свой товар (вообще-то это запрещено в стенах школы приказом директора за № таким-то). Товар – сломанная телефонная трубка по четыреста тысяч, которая якобы может лечить наложением все болезни, в т.ч. СПИД. Поскольку большинство присутствующих это как-то пропустили мимо ушей, я потом – в кулуарах – подхожу к директору и говорю ей: «Я решил купить этот чудесный прибор, который, оказывается, лечит даже СПИД – и сразу махну в Стокгольм – в Нобелевский Комитет. Это же верная Нобелевка – 700 тысяч долларов! А они – дураки – так до сих пор и не догадались, что на этом можно заработать!» Она делает неподражаемое выражение лица – такого семидесятилетнего ребенка и отвечает мне: «Какой вы, Игорь, мерканти-ильный! человек… И вы еще, я слышала, учитель. Таким как вы – не место в школе». Вот – в таком обществе нам посчастливилось жить…

--Это уже называется маразм. Я вот иногда с ужасом думаю, неужели я сама когда-нибудь стану такой!

--Ну, нет, это грозит не всем. Вон – Дмитрий Сергеевич Лихачев. Ему уже 90, но сохранил ясность ума и памяти. Он на Соловках времени зря не терял и изучал воровской жаргон, а знаменитый Ленька Пантелеев – это ведь не персонаж фольклора, а реальный человек – ему покровительствовал. И однажды, когда у Лихачева пропало удостоверение, по которому он мог ходить по всей территории лагеря, он пожаловался Леньке Пантелееву – и что ты думаешь? – удостоверение вскоре вернули.

--У меня только один раз был особый случай, когда я усомнилась в своей нормальности. Я купила племяннику в подарок (я еще и тетя) часы, отложила их в шкаф и напрочь забыла. А потом вдруг начинаю просыпаться каждую ночь от мелодии. Такая мелодия – раздается рядом с ухом. И каждый раз в определенное время. Ну, понимаешь, что я подумала: что бывает, когда каждую ночь слышишь одну и ту же мелодию?.. А что до того – так ведь нет предела совершенству: в той школе, что я заканчивала, у нас Этику и психологию семейной жизни преподавала старая дева…

--Ха-ха! Ну и как у нее шло с.. этим делом?..

--Представь себе, как-то умудрялась целую четверть отводить разговор от предмета… Мне тут один друг сказал, что профессия преподавателя сродни профессии проститутки…

--В чем-то он прав…

--Определенно прав! Работа с людьми, на нервах, клиентов мы тоже не выбираем, групповуха, причем человек двадцать сразу – энергетические вампиры. Хм-хм…

Она имела полное право так иронизировать. Ее саму совратил в совсем юном возрасте (не то в четырнадцать, не то в тринадцать) курсант Дзержинки. Хотя по всем законам жанра он должен был ее тут же бросить в пучину рыночного общества, но вскоре женился на ней, и они жили на удивление дружно и даже ни разу всерьез не поссорились. Она закончила Герцена в девяносто пятом году, а он изо всех сил старался содержать семью с маленьким ребенком.

Игорь мучился бессонницей. Как обычно, он почитал на сон грядущий - «Осень патриарха». Дождался, пока минутная стрелка не пересекла полуночную отметку, отложил книгу в мягком переплете на журнальный столик рядом с софой, где лежало еще две раскрытые примерно посередине книги: «Девяносто третий год» Виктора Гюго и «Рота добрых услуг» Марио Варгаса Льосы. Выключил свет, устроился на спине в позе пациента на операционном столе, последний раз глянул на красноватые отблески огней Ленинского проспекта на стене и стал погружаться в бездну сна.

Он думал о своей хорошей знакомой – восемнадцатилетней курсантке-милиционерше, которую родители недавно привезли в город на Неве из Запорожья, и которая говорила с сильным акцентом, и познакомившись с Игорем, снявши шубку в кафе, продемонстрировала ему свою грудь под кофточкой, потому что хотела понравиться, и как они сидели на лавочке у Казанского собора – она у него на коленях и болтали о всякой чепухе, а вокруг хмурым влажным декабрьским днем протекал город… Это теплое воспоминание…

Игорь вынырнул из пучины сна и почувствовал себя столь же отвратительно-болезненно, как должен себя чувствовать только что воскресший мертвец. Подошел к окну. На другой стороне проезжей части громко урчала грузовая машина. Вначале Игорь подумал, что это ее таким образом оставили ночевать на неполную мощность мотора (чтобы на следующий день быстро завестись), но оказалось, что машина просто забуксовала, на большой скорости поймавши колесом обледенелую яму. Машина вскоре выбралась и уехала, и тут стала слышна перебранка внизу слева. Молодой муж вел домой свою жену, задержавшуюся в ночной клубе, а она не хотела идти и топталась на месте. Он то ругался, то умолял, а жена мотала головой и пыталась затанцевать. В конце концов, они свернули в проулок перед домом Игоря, где раньше продавались цветы, а Игорь, окончательно взбодрившийся, посмотрел на часы. Было без двадцати час.

Игорь лег на правый бок. Но уснуть никак не удавалось. Он перевернулся на спину и стал думать. Вначале мысль со сверхсветовой скоростью пронизала время, и он оказался на берегах Босфора пять с половиной тысяч лет назад: в этот период волны Средиземного моря через Мраморное прорвались в бассейн Черного моря (тогда озера). Образовался огромный Босфорский водопад, который низвергался в течение 140 лет. Это должно было представлять невероятное зрелище. Он так и видел себя – с большим копьем в правой руке и в развевающемся плаще из оленьей шкуры стоящим на камне близ бушующего водопада, и ветер свистел в его ушах. Потом он думал о политических перспективах Александра Лебедя на вероятных президентских выборах, ведь Ельцин вскоре умрет (Игорь даже заключил пари с одной свой коллегой на большую шоколадку, что Ельцин не дотянет и до 1 июня 1997 года – «И в том готов дать расписку!» - Луи де Фюннес в фильме «Скупой»). Потом он стал думать о нелепой моде XVII века – всех этих париках, коротких штанах, чулках и т.д. XIX век? Нет. Самый скучный и нелепый век. Горе тому, кто оказался его пленником и не дожил до 1900 года. Потом он представил мир в разрезе, и линия разреза проходила по 1900 году, а внизу кричали паровозные гудки, и офицер в белом мундире примерял фуражку перед зеркалом в старомодной парикмахерской. Мысли перескочили на фильм «За двумя зайцами». Мама Игоря, посмотревши фильм, заметила: «А мне Проньку жалко». «Дайтэ мэни подэржаться за його горло!» Какая-то старомодность, нет, старообразность во всем. Так что ж вы хотите? Средняя продолжительность жизни – 50 лет. Потому люди быстрее взрослели. В романе «Заговор» Алданова фроляйн Гетруде всего 26, а она уже вполне зрелая женщина, во всяком случае рядом с современной тинэйджеркой… В 1800 году самым «злачным местом» Вены был «Зал гусара Курта», а проститутки носили кружевные рубашечки, открытые спереди, и туфельки… В 1880 в мире было всего 1400 миллионов человек, испанские колонии (оранжевого цвета) - Куба и Филиппины (так бы и оставалось!) Игорю до сумасшествия захотелось оказаться именно в этом моменте истории: родился в 1857 году, потомственный дворянин, преподаватель военного училища. В Бразилии в 1880 году действовали: Консервативная партия, Либеральный Центр и Республиканская партия, а также аболиционистские лиги и федерация анархистов…

Игорь встал, побрел как сомнамбула на кухню и напился воды из стеклянной банки из под кофе. Он вспомнил набоковского героя, который утверждал, что есть неврастеники, которых можно усыпить одним стаканом воды. «Нет, я не неврастеник». На часах стрелки уже перевалили за половину второго.

Вернувшись, он лег в позу героя «Осени патриарха» - ничком, зарывшись лицом в подушку, но разбуженная мысль и не думала засыпать. Сначала размышления путались: от Боярского – «Зеленоглазое такси – притормози, притормози!..» до Жириновского – «Народы России! Вам уже сейчас плохо, но вы еще не знаете, что вас ждет впереди! Впереди вас жду я!» Нет, это из «Кукол»! И Игорь превратился в магнитофон, прокручивающий запись большого новогоднего выпуска «Кукол», которую он сделал две недели назад:

«И хочется знать, что ждет впереди. И хочется, понимаешь, счастья добиться». «О, лохи, лохи позорные! На черной скамье, на скамье подсудимых!..» «Господа, это чудовищная провокация!» «Магаданское время: ноль часов – ноль минут». «Звезды пьяные смотрят вниз!» - нет, это не оттуда! «Странно, всю жизнь в России прожил, а такого не видел! – А где ты жил? – Много где: в Форосе, в Завидове, в Барвихе… - Ну, когда такое в Барвихе будет, это будет уже полный успех демократических реформ, однозначно!»

Я школу закончил, пошел в институт,

И стал комсомольцем активным я тут.

Наркотики, девки, «Кино», рок-энд-ролл -

Все это для нас был тогда комсомол!

Возглавила наш курсовой комитет

Девчонка из Риги. Ах, 17-ти лет!

За общий досуг я ответственным был

И все дискотеки я с ней проводил.

Лола! Королева рок-энд-ролла!

У тебя проблемы пола – не существовало!

Лола – дочь латышки и монгола!

В комитете комсомола весело бывало!

От новых проблем задохнулась страна,

И нету веселья теперь ни хрена!

Но в сердце живут с той далекой поры

Любовь, рок-энд-ролл и ансамбль «Песняры»!

Лола!

Тут Игорь сделал то, что ни в коем случае нельзя делать человеку, который собирается заснуть: он вспомнил свое сентябрьское знакомство с хорошенькой официанткой с короткой стрижкой темных волос, пушистой как Юля, тоже с Украины (наш герой – типичный провинциал - вообще лучше находил общий язык с иногородними). Она долго гуляла с ним между станциями метро «Владимирская» и «Пушкинская», но затем притащила в свою квартирку на Фонтанке. И показывала плакат с Фредди Меркьюри (еще живым; он куда-то лез по веревочной лестнице). И хотела, чтобы он овладел ею в ванной под душем. И вообще под ними хрустнул раскладной диван, а Игорь потом долго свинчивал гайки с шурупами в непослушных пазах. А во второй раз, когда Игорь с бутылкой шампанского и весьма радужными мыслями позвонил в искомую дверь, ему открыл ничего не подозревавший юлин муж. Игорь не растерялся и вручил ему пакет с шампанским и пачкой первосортных сигарет: передайте это, пожалуйста, Юлии Федоровне. Обалдевшему мужу ничего не оставалось, как принять подарок.

Эти воспоминания окончательно отогнали сон. Игорь снова подошел к окну. Темень объяла Ленинский проспект. Кто-то шел, светясь огоньком сигареты. Игорь подумал, не дочитать ли «Роту добрых услуг», но потом лег на спину, заложив руки за голову. Четкие формулировки, рождавшиеся в его голове, вполне годились для диссертации:

«Действительно, те, кто родились между 60 и 65 гг., отличаются от поколения 50-го года (мои родители), но очень отличаются и от моего. Что это было за поколение?

В фильме 1980 года «Вам и не снилось», где действие, кстати, происходит в Ленинграде (вообще 80-е годы в советской культуре какие-то «ленинградские»), главные герои - типичнейшие «секс-символы» (такого термина тогда еще не существовало) начала 80-х. Среднестатистическая девушка 1980 года умудрялась (это, оказывается, не так просто) быть одновременно и приличной, и приятной. Хотя не у всех жизнь сложилась хорошо, им будет о чем вспомнить «на полночной окраине жизни», которую они прожили не зря (демография свидетельствует: некоторый рост рождаемости в 1980-1985 по сравнению с 1970-1975)

Их история как-то позабыта, они не слишком «брендовые». Но эти люди жили очень полноценной жизнью. Все «завихрения» периода становления советской идеологии ушли в прошлое. Вот теперь бы жить да жить! Но наступил 1985 год.

Около 1989 года мое поколение смотрело в будущее с нескрываемым оптимизмом; редкий молодой человек не видел себя генералиссимусом, а девушки репетировали, как они будут отказывать Принцу Уэлльскому. С одной стороны возраст - 15-20 лет, а с другой - эпоха (нам казалось, что еще чуть-чуть и...)

А затем (в следующие 8 лет) 99 % моего поколения стали заурядными и никому не интересными людьми (даже если мой ровесник мог расшифровать фестский диск - кому это нужно в Санкт-Петербурге 1996 года, где двоешник-ларешник получает гораздо больше свой бывшей учительницы).

И вот тут как ножом эпоха разделила девушек 1970-75 гг. рождения на две части, отличных друг от друга больше, чем англичанки от монголок. Эти части я условно называю «приличными» и «приятными» - не совсем адекватные термины, но, надеюсь, социология будущего это усовершенствует.

«Приличные» - генетически происходят от «активисток» советских времен, с приживленным западным феминизмом. Гомункулюс от этих двух пробирок получился ужасный. Это существо, которое всегда право, которое физиологически стремится изменить каждого встречного, стремится преуспеть в жизни, но не на женской половине, а на мужской. В итоге каждый нормальный мужчина рядом с нею будет думать: что-то здесь лишнее... по-моему, я.

«Приятные» девушки происходят от тех советских девушек, которые вешались на шею, которых поносили училки-грымзы и прочие советские инквизиторы со страниц журналов для молодёжи, из-за которых генералы бросали жен, а дипломаты могли набить морду коллеге. Это социальное явление еще более сложно, чем «приличные», ибо те хоть стоят в одном каре, а эти рассредоточены между крепкими и дружными семьями новых русских, сомнительными фотостудиями и даже подмосковными шоссе.

Существует в корне ошибочное мнение, что проституция в современной обществе, где люди не так связаны семьей, как в XV веке - удел неполноценных мужчин, которые не могут и т.д. Однажды мой шеф-социолог выудил где-то статью известного Кона на эту тему и спросил, что я думаю по этому поводу. Я сказал, что человек вроде умный, а сморозил глупость. Впечатление - писала злостная и закомплексованная феминистка.

А к двадцати пяти годам приятные женщины этого поколения распределены между крепкой семьей и борделем - и больше не встречаются нигде! Сейчас среди девушек 25-30 лет, особенно тех, у кого не сложилась личная жизнь (а таковых 60%), получила распространение идея «первым делом самолеты, ну а девушки потом» - т.е. сделать карьеру, достичь самофинансирования, а уж потом обратить внимание на мужчин. Казалось бы - очень даже возможно (в конце концов, слепой Гомер тоже нашел свое место в жизни). Но им придется очень дорого заплатить за это решение. Во-первых, по мере деланья карьеры их характер (он и сейчас не подарок) испортится в геометрической прогрессии (хотя бы тот же «синдром менеджера»), на всех мужчин они будут смотреть как на подчиненных и самое главное - к 40 годам резко сузится их «брачный рынок» - как это называют демографы. Т.е. богатые и состоявшиеся мужчины будут устраивать свою личную жизнь среди 20-25 летних милых, наивных девушек, которые вешаются на шею (и правильно сделают), а на долю бизнес-вумен остаются люди с комплексом зависимости (те же «маменькины сынки») или те же «жигало» - если именно к ЭТОМУ они стремились, это уже подробности их биографии. Так что найти «принца» сорокалетней женщине в 40 раз сложнее, чем двадцатилетней, и эту категорию можно смело вычеркивать из числа по настоящему счастливых людей.

На Западе люди тоже сталкиваются с аналогичными проблемами, но там существует вековой опыт такой житухи, а у нас его нет (если появится, то появится тоже лет через 100).

Наконец, поколение родившихся в 1980-1985 гг. Я могу наблюдать эту когорту непосредственно, как преподаватель, и делаю два очень важных вывода:

1) развитой феминизм неизбежно приведет к тому, что реликтом женственности останутся проститутки (профессиональный отбор), а всех остальных будут терпеть за неимением лучшего, да и только, ибо отношения с ними будут напоминать гомосексуальную связь (в психологическом смысле), причем с активной женщиной. Понравится ли это хоть одному НАСТОЯЩЕМУ МУЖЧИНЕ (возгласы: «Где настоящие мужчины? - Там, где настоящие женщины, и нигде более!»)? Думаю, нет.

2) размежевание приличных и приятных в этом поколении будет еще жестче, чем у нас, ибо они выросли уже в новом обществе, где «нельзя открыть ни одну дверь, не захлопнувши остальных» (В.Гюго)».

Под органную музыку последних мыслей Игорь наконец-то забылся сном без сновидений.

Игорь был в теннисном клубе. Хотя с некоторых пор увлечение теннисом в России приобрело ярко выраженный политический характер, связанный с кремлевскими политическими интригами, и Евгений Киселев – сам заядлый теннисист – э-мог э-часами э-развивать эту э-тему. Но Игорь не думал о политических последствиях своего хобби – он посылал подачу за подачей, скакал по деревянному полю и уже выиграл в трех сетах у неуклюжего партнера – программиста из Государственной налоговой службы. Когда-то в детстве (лет в 12-13) Игорь занимался фехтованием, а поскольку эти виды спорта предполагают скорее быстроту реакции, чем накачанность бицепсов, он даже в семидесятилетнем возрасте был застрахован от апоплексического удара, после которого строгая молодая вдова получает наследство: автозаправку, агентство недвижимости, подпольный игорный дом и что-то еще, а на кладбище в день похорон гремит взрыв, и новые взрывы сопровождают каждые последующие похороны – время-то идет.

--Алло, здравствуйте. Вас беспокоит Центр комплексных социальных исследований «Социограф». Если Вы не против, мы зададим Вам несколько вопросов.

Игорь писал (вернее, печатал на машинке) рассказ в стиле Гарсия Маркеса. Он уже давно подметил, что главным представителем «магического реализма» в русской литературе был и остается Гоголь – только он мог написать про беспосадочный чартерный рейс «Сорочинцы-Санкт-Петербург» и про стол от Конотопа до Гадяча – 27 верст! А эти шелкоперы-либералы Белинский, Писемский и проч. еще посмели указывать величайшему писателю Украины, что писать и как! Другой украинский писатель – Квитка-Основъяненко – только он мог придумать такое: «Шо у вас? -- Пере… пере… --Переляк? – Так. – Тоди робыть оце ось и оце. -- Ни. Греха боюсь! -- Якшо жахаетесь греха, тоди йдыть до батюшки. -- Так це ж вин мэнэ и пэрэлякав!» И этот мощный поток жизни, чувств и мыслей заглох где-то на бескрайних просторах России середины XIX века – вот не везет, так не везет! Как герой древнегерманского эпоса, который поднимал кошку, а на самом деле Мирового Змея, Игорь разверз бездны и вытащил на поверхность свой город в стиле магического реализма именно на Украине – там, где не имеет значения, какой сейчас день, месяц, а тем более год.

«Богдан – молодой дантист проснулся от тепловозного гудка. Станция была почти рядом с домом, и зимой, когда с деревьев опадали ярко-красные листья, можно было раз за разом считать количество вагонов в каждом поезде. Когда-то давно бабушка учила маленького Богдана считать по вагонам, но он не всегда понимал правильную последовательность цифр, и однажды у него получилось «сорок-сорок-десять-восемь».

Богдан перевернулся на спину и дотронулся до своей спящей юной жены. Он любил думать о том, что с тех пор, как они поженились в августе прошлого года, ни разу не занимался с нею любовью реже трех раз в сутки.

За окнами шел дождь, и намокшие ветви черешни напоминали очертания доисторического животного и очень пугали его в детстве, пока Богдан не обнаружил, что бессмертие рождается от соития двух тел, и все пространство и время становится одномерным и вытягивается в одну бесконечную линию.

Снежанка тихо сопела слева от него, и ее не разбудил даже осторожный звонок в дверь: тот, кто пришел, явно не хотел наделать шуму. Ночные вызовы в небольшом городишке не были неожиданными для Богдана, но в этот раз у него родилось чувство, что никто в целом городе в этот момент не мучается зубной болью, а это всего лишь шутка какого-нибудь полуночника. Он открыл дверь милиционеру, и тут же рядом со входной дверью на холодильнике забренчал черный телефон с четырехзначным номером, написанным на листочке бумаги, засунутым в окошко на крышке. Это звонил начальник райуправления внутренних дел Николай Сергеевич Тарнавский.

--Богдан Богданович, это Николай Сергеевич вас беспокоит. Я выслал к вам нашего сотрудника…

--Да, он уже здесь.

--Видите, какое дело… Вы умеете проводить освидетельствование трупа?

--Вообще-то теоретически. Я же дантист. Мы проходили это в медвузе, но потом мне ни разу не приходилось. А почему?..

--Главврач не должен ничего знать. И вам не советую болтать лишнее. Собирайтесь и подходите к моему дому. Знаете, где я живу?

--Да, на улице Гоголя. Весь город это знает.

--Поторапливайтесь. Чтобы потом не делать все в свинячий голос.

Еще более заинтригованный этим детективным сюжетом, Богдан быстро и бесшумно оделся. Жена так и не проснулась, и он позавидовал ей. Дождь перестал. От станционной площади до главной площади городка, где когда-то стояла церковь, а теперь шагал вперед с развевающимися фалдами за спиной памятник Ленину, идти было минут десять. Ни звука не доносилось из окон пятиэтажек, двухэтажек, трехэтажек, и только одно окно светилось – это занимался йогой известный городской чудак с внешностью старого алкоголика, который по его же собственному уверению, достиг совершенства; ни он, ни остальные члены его семьи не ели мяса, за что оба ребенка подвергались издевательствам со стороны одноклассников. Сотрудник милиции всю дорогу молчал. Богдан знал почти весь город, и весь город знал молодого дантиста, но этот человек как-то проскользнул сквозь узкие ячейки зубной боли.

Наконец, они пришли к большому трехэтажному начальственному дому, утопающему в темной зелени деревьев. С другой стороны двора возвышалась огромная кирпичная труба котельной, которая была видна из любого места города. Яркие, сошедшие с ума фонари тупо освещали песочницу рядом с клумбой, так что Богдан, не обладавший острым зрением, даже заметил промелькнувшую ящерицу.

Николай Сергеевич ждал его у подъезда, в форме, держа в руках большую фуражку. Богдану он всегда напоминал белого офицера, который в глубоком подполье, в тылу красных, и его вот-вот раскроют (дворянства не скроешь!) и арестуют. Он кивнул Богдану и, отозвав его в сторону, изъяснил суть дела.

В общежитии сельскохозяйственного техникума (дом напротив) жила себе бабка – божий одуванчик. Без роду, без племени, всегда ходила в поношенной тужурке и старых мужских ботинках. Жила с того, что торговала на базаре семечками. Лет ей было далеко за девяносто.

--Стойте,--поднял ладонь Николай Сергеевич.—Вы должны дать подписку о неразглашении.

--То есть?--не понял Богдан. «Шпионка, что ли?--подумалось ему.—Тогда понятно, почему главврач не должен ничего знать. У него репутация диссидента. Да какая из нее шпионка? Она и читать, наверно, не умеет».

--Вот,--Николай Сергеевич вынул из папки бланк.—Я, такой-то, обязуюсь держать втайне полученную информацию и т.д.

Богдан расписался.

Николай Сергеевич рассказывал дальше. Этой ночью старуха умерла. Коридорный, который это обнаружил (он случайно проходил мимо и услышал глубокий вздох), испугался, не стал даже подходить к ней и тут же вызвал милицию. Когда на место происшествия явился сам Николай Сергеевич, обнаружили, что в ее старом и давно не стиранном матраце зашито двенадцать тысяч рублей. Николай Сергеевич поморщился; его белогвардейскую натуру выворачивало от брезгливости – рыться в грязных матрацах, и он по настоящему не знал, что делать с находкой.

Пока Богдан заполнял свидетельство о смерти, он услышал разговор начальника с подчиненным: «Паспорт-то хоть у нее нашелся?» - «Нашелся, но в жутком состоянии – страницы размыты водой, чернила расплылись, ни имени, ни фамилии, ни года рождения, даже нельзя разобрать номер паспорта и где он был выдан» - «А как она была зарегистрирована в общежитии?» - «В том-то и дело, что не под фамилией, а по имени-прозвищу – Баба-Параска – так и написано в журнале» - «Тащи сюда коменданта!» - «Ему уже звонили, болен» - «Давай его сюда. Я его вылечу! Езжай сам на мотоцикле!»

--Вот штрейкбрехеры!—дернул рукой начальник, оставшись один на один с дантистом (в его устах это было очень частым ругательством).

--Готово,--Богдан подал ему лист.—Получилось?

--Да, почти. Нужны еще подписи понятых. Не нас с вами.

--Понял.

--Можете идти. Но не забывайте о подписке!—Николай Сергеевич даже не поблагодарил молодого человека за бессонную полуночь.

Богдан хотел было спросить, что будет с этой кучей деньжищ, но также понял, что ответа не будет. Николай Сергеевич получал вторую зарплату в городке (после директора местного тракторного завода), а его супруга одевалась лучше других дам городка, но он никогда не держал в руках такую сумму.

Когда Богдан вышел из оранжевой духоты общежития в ночную синюю свежесть каштановой аллеи, ему показалось, что все расстояния становятся короче и короче – до дому рукой подать, подсолнечники гнут свои головы у полуночных железнодорожных переездов, дальше изогнул пасть Днепрогэс, еще дальше только что открытая Родина-Мать на киевском холме с еще длинным мечом, а совсем далеко высятся Карпаты, и рябина на одном из склонов тихо шелестит от западного ветра».

ФЕВРАЛЬ

И будет кукла тебе верна,

И будет кукла тебе жена.

«Ногу свело».

Игорь только что пришел домой, поужинал и рассматривал фотографии в большой вишневого цвета Энциклопедии «Политические партии России конца XIX – начала ХХ века». Когда на дне телефонной трубки раздался несчастный голос, он не сразу догадался, что это та самая Алла, которую он провожал сухой и морозной январской ночью, и которой, по его расчетам, еще не минуло шестнадцати лет.

--Слушай, приезжай ко мне. А то у меня ничего съедобного нет дома,--она назвала Игорю адрес, показавшийся ему до удивления знакомым – на улице Жуковского близ Невского. По дороге Игорь принял меры: в «Народном» универсаме напротив своего дома на Ленинском он купил две бутылки светлого пива, большой пакет картофельных чипсов и штук шесть охотничьих колбасок – скромные деликатесы его потребительской корзины. И все-таки он сомневался, чувство обуревавшее его, было сродни тому, которое он испытал полгода назад, когда ученица восьмого класса, заглядывая через его плечо в журнал на свои отметки, специально прижалась к его плечу своей левой уже хорошо сформировавшейся грудью («Этого мне только не хватало!..»)

От шумного Невского его путь лежал в тихий проулок, где лишь изредка попадались прохожие, а по свежему снежку, как тигр по уссурийской тайге, целенаправленно и серьезно шел дымчатый кот. Алла встретила его на пороге большой коммунальной квартиры, ее комната была сразу же слева от входа, а направо куда-то вдаль уходил коридор со множеством обитаемых помещений (слышалась мелодия песни из «Формулы любви» - «Уно, уно, уно – у моменто!»)

--Проходи.

Комната – длинное помещение с высоким потолком и окном на другом конце было разгорожено посередине платяным шкафом, а с другой стороны стоял книжный шкаф; Игорь сразу приметил собрание сочинений Ремарка и множество альбомов живописи (Лувр, Эскориал). На заднем плане была роскошная кровать, вернее раскладывающийся диван. На стене рядом – календарь еще на 96 год: девочка сидела в траве и плела веночек, но этот кусочек мая был окружен со всех сторон сугробами и лютым мраком.

--Вот, принес тебе, чтобы не умерла с голоду,--Игорь поцеловал ее в розовую щечку (плакала опять?)

--Тогда я кофе сделаю,--на Алле был домашний халатик и тапочки – как у набоковской Лолиты – на кошачьем меху.

Когда она ушла, Игорь заметил на журнальном столе рядом пачку с какими-то документами, наверху виднелся паспорт. Игорь – ради собственной безопасности – заглянул в него. Алла Владимировна Мартынова родилась в городе Старый Крым Крымской области УССР 6 июня 1977 года. Значит все ясно – пятнадцатилетняя школьница, которая пригласила нашего героя в отсутствие родителей к себе домой, превратилась в наивную провинциалочку, привлеченную огнями больших городов. Игорь положил все на место и откинулся в кресле той же породы, что и диван. Он ощутил себя верблюдом, который после длительного перехода приблизился к оазису (Ницшеанство? – Может быть).

Пришла Алла, причесанная в стиле 20-х годов, что так шло к ее курносому носику. Вместе с ней в комнату прошмыгнул молодой черный кот с белым воротником.

--Это Барон. Вот, буду переезжать на новую квартиру – кота пущу. Смотри,--Алла потрясла над котом пакетиком с растворимым кофе, пакетик зашумел, а кот стал оглядываться и неожиданно подпрыгнул, пытаясь схватить эту мышь.

Алла заварила кофе и села к нему на колени. Игорь достал из пакета еще один редкий деликатес – контейнер с очень крупной (конечно, тепличной) клубникой:

--Это тебе – подсластить жизнь.

--О, я так люблю клубнику! Мы дома – а я тебе не говорила? – я из Крыма – так много клубники выращиваем! А еще я однажды видела в лесу барсука.

--Ну, я тебя теперь так и буду называть – как индейцы, которые давали очень образные имена – Видевшая Барсука.

--Да, такой огромный барсучище! И смотрит на меня.

--Мы с тобой почти земляки. Я родился в Миргороде – городе отличного кваса, бубликов и магического реализма. Почему-то никто не замечает, что Гоголь – никакой не реалист и тем более не натуралист. Он – магический реалист, и лишь в ХХ веке читатели Гарсия Маркеса могут это постичь.

--А мне тут сестра подарила на Новый Год Владимира Мэгре,--Алла встала с его коленей и достала из шкафа книгу «Анастасия».

Игорь ничего не смыслил в этом направлении литературы, а поэтому вновь посадил Аллу к себе на колени и стал целовать.

--У тебя там все в порядке?— ей не была чужда осторожность.

--Конечно да! Я вообще – человек с колоссальным иммунитетом: за последние четыре года только один раз болел гриппом. Нет, черт возьми, мне никто никогда не поверит, что на свете есть такие милые и доверчивые девочки, как ты!

--Значит, общение со мной что-то тебе дает?

--Ты еще спрашиваешь!

--Подожди. Мы же еще почти не знакомы друг с другом.

--Алла, я и так бесконечно благодарен судьбе, что она свела нас той морозной и сухой ночью. Что ты делала до тех пор, как со мной познакомилась?

--Тебя ждала.

--О боги! И такая девочка была одна! Это же всемирно-историческая несправедливость, которую надо непременно исправить.

--Подожди. Мне надо к тебе привыкнуть.

--Да, «двух дней тут определенно мало, нужно как минимум пять!»

Когда они лежали на диване без покрывала, а Игорь словоизвергался:

--Больше всего на свете я бы хотел родиться в Латинской Америке. Этот мир, где люди едят жареные бананы и пьют кофе без сахара, где всегда лето, и где дождь может идти без перерыва четыре года и одиннадцать месяцев (кстати, ничего фантастического: на Яве однажды дождь шел полтора года подряд; я тут нашел зависимость женской сексуальности от солнечной радиации и годового количества осадков: составил карту мира, Питер принял за 1 балл – Питер довольно сухой – как это не странно на первый взгляд – город, тут осадков даже меньше, чем в Москве – ненамного, но меньше; если Санкт-Петербург на радость старым девам – 1 балл, то там, где мы с тобой родились 2-3 балла, в Италии и Турции – 4 балла, в арабских странах – 5-6, а в Бразилии, Индии и Индонезии – 8! Представляешь!—тут он заметил, что Алла как-то по особенному сопит. После 10-балльной бури она уснула под мерный рокот его голоса.

Игорь, стараясь ее не разбудить, лег поудобнее и долго молчал. Где-то по радио передавали новости:

— Более 100 тысяч юношей, призванных осенью 1996 г. в ряды Вооруженных Сил РФ, приняли военную присягу.

— В Санкт-Петербурге 3-тысячный коллектив Научно-Производственного Объединения “Импульс”, выпускающего системы управления ракетными комплексами стратегического назначения для ВС РФ, объявил бессрочную забастовку в связи с хроническими задержками выплаты зарплат.

— В Грозном Центризбирком Чечни официально объявил итоги выборов президента республики. У Аслана Масхадова — 59%, у Шамиля Басаева — 23%, у Зелимхана Яндарбиева — 10%. Перенесенная по техническим причинам с 10 на 12 февраля инаугурация утвердит Аслана Масхадова в должности.

— Состоялась российско-французская встреча на высшем уровне. Встреча прошла в ближнем Подмосковье по схеме “близкой” в схеме проведения встречи с канцлером ФРГ Гельмутом Колем, состоявшейся 4 января. Вопросы европейской безопасности и проблемы расширения НАТО на Восток были главной темой длившейся в воскресенье более трех часов встречи президентов России и Франции. Стороны обсудили также состояние двусторонних отношений и, как сообщил президент Франции Жак Ширак, “отметили, что они превосходны во всех областях”, конец цитаты. Президент РФ подтвердил неприятие Россией планов по расширению НАТО, сообщил его пресс-секретарь Сергей Ястржембский. При этом французский президент заявил, что Франция хорошо понимает озабоченность России по этому вопросу. Президенты России и Франции обсудили вопросы взаимодействия в ближайшие месяцы, которые будут исключительно важными для создания системы безопасности в Европе, а также для отношений России и НАТО. Президент РФ подтвердил приглашение Жаку Шираку нанести официальный визит в Россию, который намечен на 26—27 сентября этого года. Приглашение было с благодарностью принято французским президентом.

— Вышла в свет новая работа Зюганова “Уроки жизни”, в которой автор впервые говорит о необходимости единой идеологии для Народно-патриотического союза России: “Эта новая народно-патриотическая идеология должна быть официально утверждена и широко известна в обществе. Соответствие политической практики и идеологической базы НПСР должно создать у людей ощущение предсказуемости действий Союза, снять страх неизвестности, исключить возможность повторного нагнетания того психоза, который СМИ раздули в обществе накануне президентских выборов 1996 года”.

— Завершился официальный визит делегации Государственной Думы во главе с ее Председателем Геннадием Селезневым в Румынию. Геннадий Селезнев встретился с президентом Румынии Эмилем Константинеску, с которым обсудил позиции России и Румынии в связи с расширением НАТО на Восток. Говоря о стремлении Румынии интегрироваться в европейские и евроатлантические структуры, в том числе и НАТО, Селезнев отметил, что “НАТО представляет собой архаический пережиток “холодной войны” и систему европейской безопасности следует строить на совершенно иной основе”.

— Коллективные миротворческие силы СНГ в зоне грузино-абхазского конфликта утратили свой статус. Решение о его продлении может принять Совет глав государств Содружества, заседание которого перенесено на неопределенное время.

— США вновь обвинили Россию в невыполнении обязательств по строительству служебного модуля для международной космической станции “Альфа”. Председатель комитета по науке палаты представителей конгресса США Джеймс Сенсенбреннер заявил на совещании в Государственном космическом научно-производственном центре имени Хруничева, что Россия не только рискует потерять право на участие в проекте, но и ставит под угрозу срыва всю программу.

Новости за стенкой выключили, и вновь раздались аккорды «Уно, уно» - уже исполняемые на гитаре. Потрясенный ее доверчивостью, Игорь хотел…

Алла проснулась:

--Я задремала?

--Да.

Она встала, одела трусики.

--Оставайся у меня на ночь.

--Да, только позвоню домой.

--Познакомь меня со своей мамой.

--Господи, зачем? Я в принципе не могу представить вас рядом – вы слишком разные люди. Вот, кстати, опровержение Фрейда – меня всегда тянуло к женщинам, весьма отличным от моей матушки; и нельзя сказать, чтобы я это специально планировал – все получалось как-то само собой.

Игорь пришел в школу еще затемно. В освещенном вестибюльчике сидели несколько учеников (в частную школу они добирались, некоторые, даже на электричке). Один из десятиклассников – кудрявый Тимофей (папа – замечательный хирург) при появлении Игоря Сергеевича вскочил и вскинул руку в нацистском приветствии:

--Зик хайль!

--Вольно, ефрейтор Батюшков. Сегодня у нас первым уроком не история, а обществоведение.

Игорь Сергеевич поздоровался с охранником, взял ключ, первым из учителей разделся в учительской и погрузился в кресло – додремывать последний сон (ему приснилось, что о его папе – чиновнике среднего звена сняли документальный фильм – небольшой, журналистский, но все равно приятно; на экране показывают кадры трудовой биографии Сергея Петровича, начинал простым инженером путей сообщения… а вот и семья – маленький двухлетний Игорь, как воробушек у него на руках, – такая фотография в их фотоальбоме есть… «С приходом новой городской администрации Сергею Петровичу была пожалована гетманская булава…» При чем здесь гетманская булава?)

В учительскую заглянула молодая математик – старая дева в свои двадцать пять лет (однажды, когда Игорь проходил мимо ее кабинета, она так заорала на опоздавших учеников, что даже наш герой вздрогнул). Она любила говорить Игорю гадости и даже сейчас не упустила случая:

--Дремлете?

--Да, представьте себе, только что видел сон – я ем книгу, прямо так и ем, отрываю страницу за страницей, съедаю, конечно, понимаю всю аморальность происходящего, но ничего не могу поделать – очень вкусно, вкус как у блинов или вафельного стаканчика.

--Это у вас шизофрения.

--Ну, вам видней,--закивал Игорь, разводя руками.—А где наши коллеги? Уже без пяти половина десятого… Светлана Александровна, здравствуйте! Что это у вас за тортик?

--А это у Екатерины Матвеевны сегодня день рождения.

--Искренне поздравляю. Я с нею тут недавно поспорил, что Ельцин не протянет и года после своего переизбрания, и мы поспорили на шоколадку, что он скончается до июня этого года. Через четыре месяца посмотрим. Все это хорошо, но мне уже пора на урок.

Директор – Светлана Александровна – всегда улыбающаяся стройная брюнетка – по сложившейся традиции обошла коридор, куда выходили восемь кабинетов, с колокольчиком, возвещая начало первого урока. Игорь (можно и Игорь Сергеевич) вошел в кабинет 10-го класса и кивнул ученикам: дремлющий на галерке холеный армянин Роберт; потрепанная соломенноволосая ученица с немного зеленоватым оттенком волос – Светка – она всем вешалась на шею, и за это все ее любили (физику и химию она различала только потому, что их вели разные преподаватели, но, господи! кому из нас нужна заумная баба?); уже упоминавшийся моторный брюнетик Тимофей («Пока я проверяла его сочинение, на гавно извелся»,--рассказывала о нем на прошлой неделе литераторша) вдохновлял компанию из трех закадычных друзей – Гены Куренного (папа – владелец средних размеров универмага) и Ромки (просто колоритный парень по прозвищу «Пышка», с которым не соскучишься). Две девушки: внучка египетского дипломата (полурусская-полуфранцуженка-полуарабка-полуукраинка) – Зара – прямо сошедшая с картины известного французского художника «Турецкие бани», при этом сугубая интеллектуалка, уже проглотившая Германа Гессе и Монтеня, отлично рисующая и играющая на пианино, и вторая – дочь директриссы такой же частной школы в Невском районе – Катя (с настолько развитыми формами и мягкими чертами лица, что если бы Игорь был ее ровесником и не преподавателем, он бы знал, что делать). Еще два ученика болели – вот и весь класс (в частной школе важно уделить каждому максимум внимания и обязательно в конце урока похвалить за что-нибудь).

--Так, двое болеют – кворум есть!—Игорь раскрыл журнал.—Просыпайтесь, просыпайтесь… Роберт! Так и всю жизнь проспишь.

--Игорь Сергеевич, мы с ним вчера до четырех гуляли по льду Невы,--Светка достала зеркальце и стерла последние блестки с правого века.

--Я вас понимаю и, поверьте, где-то даже сочувствую. Но если бы я до четырех часов утра бродил черт знает где, а потом должен был дать шесть уроков, я бы вскоре скоропостижно скончался. Ну, ничего, сейчас я вас разбужу. На дом был задан Кодекс законов о Семье и браке. Катя, читала?

--Чего ее спрашивать про Семейный кодекс?—стал паясничать Пышка.—Он у нее на сиськах нарисован! Хе-хе-хе!..

Катя подалась вперед и хорошенько двинула Ромке по голове. Вернувшись в исходное положение, она ответила, впрочем, без особой уверенности:

--Да…

--Пожалуйста: каковы обязанности родителей по отношению к детям?

--Мммм… Наверное, заботиться о них…

--До какого возраста?

--До шестнадцати… До восемнадцати. Да?

--Да. Как оформляется опекунство. Роберт?

--Ась!

--Это я у тебя спрашиваю.

--Что?

--Каков механизм оформления опекунства?

--Я, Игорь Сергеевич, слава богу, не сирота.

--Не сирота, а знать обязан.

--Наверное, через суд.

--Ну вот, все знаем, а молчим. Так, Рома и Гена – родные братья, и они получили наследство без завещания. Как оно будет разделено?

--А я ему ничего не дам! Хе-хе-хе-хе-хе! Борзянки он объелся.

--Рома, вот позавчера, когда я ехал на маршрутке, и по радио передавали песню:

Машина ЗИС, груженая бензином,

Хотела 600-й обойти…

и я сразу же тебя вспомнил. Давай по существу.

--Не знаю.

--Очень плохо. Вот придется получать наследство, а тебя облапошат.

--А я один в семье!

--Это несущественно. Поровну делится наследство. И еще одна тема, которую мы не успели затронуть прошлый раз – детский труд. Знаете, наверное, что на Западе, в США, например, дети даже самых богатых родителей часто трудятся официантами в забегайловках. Считается, пусть они познают лиха.

--Вы это одобряете?—спросила Зара (она зачем-то принюхивалась к своим длинным густым волосам).

--Наверное, нет. Если бы я был миллионером, я бы не позволил своему ребенку так работать, и вообще у нас это не принято.

--А вот здесь я с вами не согласен,--возразил Гена.—Человек должен попробовать все. А то что – он сразу же должен быть вице-президентом банка?

--Не обязательно вице-президентом. Если папа – банкир, сын может для начала стать бухгалтером, чтобы набить руку.

Рома и Гена тем временем, постукивая растопыренными пальцами по парте, стали напевать:

Машина ЗИС, груже-е-енна-я бе-е-е-ензи-ином,

Хоте-е-ела 600-о-о-тый обойти…

--Ахтунг! Аусвайс?.. Так, переходим к нашей сегодняшней теме,--в этот момент Игорь почему-то вспомнил Аллу – в одних черных трусиках и с бутылкой пива она позировала перед его объективом («Сейчас ты почему-то похожа на пионервожатую». -- «А я действительно была старостой класса и редактировала стенгазету «Родниковая Правда». -- «Оригинальное название»).—Сегодня у нас будет ролевая игра. Представьте себя молодоженами… Представили?.. Наша задача – освоить семейный бюджет и распределить его по статьям расходов.

--То есть как?

--Я даю вам – молодоженам (представим себе, что вам уже по двадцать пять лет, и вы уже имеете стабильный источник доходов) некую сумму, которую вы должны согласованно – договоритесь между собой – распределить по десяти или около того статьям расходов. Понятно?

--А это?..—Зара прищелкнула пальцами.

--Сейчас. Поскольку вас тут четыре мальчика и три девочки, мы не будем полагаться на ваши личные симпатии и антипатии, а положимся на жребий – ведь наша судьба – в сущности, цепь случайностей. Поэтому я пишу на четырех бумажках имена мужской части класса: Роберт, Гена, Рома и Тимофей, а девушки будут тянуть жребий.

--Можно, я не буду,--повела плечами Катя.

--Как хочешь, но зря… Вы с этим обязательно столкнетесь, когда начнете распределять доходы по статьям расходов. Ладно. Светка, тяни.

Светка, моргнув длинными ресницами, вытащила Тимофея.

--Так одна пара есть. Отсядьте сюда. Сейчас Зарина.

Зарине достался Пышка, который по этому поводу на всякий случай заржал.

--Так, распределились. Зря ты, Катя, не хочешь, но ладно.

--И сколько, Игорь Сергеевич, вы нам дадите денег?

--Семья молодая, только что устроились на работу, поэтому ваши суммарные доходы составят два миллиона рублей…

--Игорь Сергеевич! да вы сдуре… то есть я хотел сказать, вы заблуждаетесь! На такую сумму совершенно невозможно прожить.

Игорь оглядел их всех и вздохнул, ему очень захотелось сказать им эдаким «человеком, который смеется»: «Есть на свете род человеческий, у нас много людей живет на триста-четыреста тысяч в месяц, особенно в провинции, задолженности по зарплатам местами достигают одного года, а в целом в мире половина людей существует на доллар в день, а то и меньше. Странно, не правда ли?»

--Ладно,--пошел Игорь на компромисс.—Три миллиона на двоих.

--Четыре.

--Три!

--Ну, Игорь Сергеевич!

--Вот еврейская натура!--толкнул его в бок Гена – истинный ариец с длинным черепом.—Ему б только торговаться.

--Продолжаем. Эти три миллиона вы должны распределить по следующим статьям расходов – даю приблизительные ориентиры,--Игорь стал чертить на доске схему.—Вот: питание, квартплата, транспорт, одежда, подарки друзьям – тоже статья расходов; примерно раз в месяц вас будут приглашать на дни рождений, праздники и т.д.

Если семейный бюджет Светы и Тимофея делился как по маслу, по лицу Светы было видно, что она эту игру воспринимает всерьез, и вообще смысл ее жизни – быть заботливой и покладистой женой, так что Игорь даже подмигнул враченку: видишь, как тебе повезло в жизни, то Рома и Зара вошли в роль с другой стороны; Ромка первый делом заграбастал весь бюджет и гадал, сколько выделить своей растерявшейся супруге: «Так, семьдесят пять процентов мне, а тебе – там, что осталось… – Ничего себе! Давай пятьдесят на пятьдесят. – Да, ты, Египет, думаешь, что будешь зарабатывать столько же, сколько и я? Нет, ты будешь получать гораздо меньше. – Да ну тебя! – Не буду я тебе денег на лифчики давать, и так обойдешься! Хе-хе-хе!»

--Вот смотрите,--Игорь продолжал вести урок,--вот перед нами два типичных случая супружеской жизни. В первом случае мы видим полное согласие и взаимопонимание, - это очень хорошо (знаете, чем, прежде всего, отличаются восточные народы от современного Запада? – там социальная роль каждого отдельного индивида отрегулирована веками и доведена до автоматизма; я помню, нам еще в студенческие годы приводили преподаватели такой пример: в одном индийском фильме по сюжету героиня влюбилась в своего коллегу, он заболел, и она решила его навестить; хотя между ними еще ничего не было, появившись в его квартире, она сразу же заняла место женщины – стала готовить, прибирать и т.д.) А вот и другой пример: многие действительно живут, как кошка с собакой, но при этом любят друг друга и не могут друг без друга жить; и пословица есть – «Милые бранятся – только тешатся!»

Катя при этих словах закивала головой.

--Игорь Сергеевич, ну скажите вы ему! А!..—Зара отпрянула от Ромки, который прибег к главному аргументу в споре – завалился на нее.

--Все. Что у вас получилось?—Игорь кивнул Тимофею.—Так, читай.

--На питание ушел миллион рублей…

--Да, питание у нас сейчас очень дорогое, если сравнивать со структурой цен в советское время и особенно если сравнить с другими потребительскими товарами. Дальше.

--Транспорт – триста тысяч рублей; квартплата – за двухкомнатную квартиру – двести или триста тысяч; на подарки – сто тысяч в месяц; остается миллион триста тысяч рублей – это видеотехника, одежда и прочее.

--Да, в общих чертах, так и выглядит потребительская корзина в наши дни. В чем вы будете хранить свои сбережения?

--Разумеется, в долларах.

--Вот, Тимофей, какие бывают идеальные жены, и одна из них попалась тебе.

--То есть вы, Игорь Сергеевич, женитесь на Светке?

--А разве я сказал, что я – идеальный муж? Что вы там родили?—он повернулся к Роме и Зарине.

--Вот,--Ромка развернул смятый лист,--мне на питание – 800 000 рублей, мне на машину – 1 000 000 рублей, мне на одежду 200 000 рублей, мне же на прочие расходы – 500 000 рублей, а там что осталось – ей.

--Все, я с тобой развожу-усь,--Зарина обиженно закрыла руками лицо.

Игорь вспомнил, что ему рассказывала его бывшая одноклассница – ныне воспитатель детсадика: к нам подходит девочка – «А почему он дергает меня за косы!?» Моя сотрудница – за сорок – говорит мне потом – «В сорок лет она захочет, чтобы ее за косы дергали, да некому будет…» (Игорь на это заметил, что Питер вообще самый одинокий город в России и входит в Скандинавское Кольцо Одиночества – так это называется у демографов).

--Ох, друзья мои,--подвел итог урока Гена,--смотрю я на вас и думаю: лучше быть холостяком…

В конце урока, когда Игорь уже закрывал журнал: «По этой теме оценку вам поставит жизнь», Зара поднялась и с виноватым видом спросила:

--Игорь Сергеевич, можно я у Вас что-то спрошу?

--Конечно можно.

--Вы не обидитесь?

--Ну, если меня до сих пор отсюда еще не увезли с песнями в дурдом, значит вы вполне нормальные дети.

--Игорь Сергеевич… а как вы думаете, можно ли заниматься анальным сексом?

--Браво!!!—никогда не унывающая тройка друзей устроила ей настоящую овацию.

Игорь развел руками:

--Вы все время забываете, что я учитель истории, а не биологии. Вот у вас есть учитель биологии – Ирина Анатольевна, ей такие вопросы и задавайте,--он уже закрывал дипломат (Пусть Ирка им сама объясняет!)—А я – историк. Меня как-то мало интересует современность…

Он думал о том, что впереди еще пять уроков, потом в три он заканчивает и в пол-четвертого уже будет на Жуковского, где его ждет Алла в своих кошачьих тапочках. В коридоре к нему подошел хорошо одетый и маниакально чистоплотный восьмиклассник – сын известного поэта-барда Александра Дольского:

--Игорь Сергеевич, здравствуйте. Мы с папой вас поздравляем с днем рождения и дарим вот это.

«Этим» была большая открытка с котом и книга стихов с автографом автора.

Игорь шел мимо продуктового магазина по Трамвайному проспекту, когда его окликнул высокий парень в военно-морской форме.

--Алексашка! Черт побери! Откуда ты?

--Да вот – приехал в отпуск.

--Это мы с тобой не виделись с июня прошлого года, когда ты заделался младшим лейтенантом и был почему-то очень печален.

--А, ладно. Служу на Северном Флоте, в Североморске. Уже лейтенант. А ты?

--Все по старому. Моя жизнь вообще напоминает хорошо проложенную колею, так что я знаю, что со мной будет и через десять, и через двадцать лет. Преподаю, пристаю к людям с дурными вопросами – как социолог, пишу рефераты за 100000 за штуку. Говорят, почти не изменился.

--Так, Игорь, у меня к тебе просьба. Я только вчера приехал. Родители в отъезде. Дома – шаром покати. Ты не мог бы мне купить пачку сигарет – «Петр Первый» или что-то в этом роде?

--Могу предложить кое-что поинтереснее.

--А что?

--Знаешь, что сейчас поделывает Фифа?

--Ну и?

--Открыл кафе-бар – вон напротив. Как-то раз – осенью – иду я через его двор, смотрю – навстречу мне идет какой-то баптистский миссионер – высокий, стриженный, в черном пиджаке и темным очках – и направляется прямо ко мне. Я уже готовлю фразу, чтобы от него отвертеться, а он снимает очки и превращается в нашего Фифу. Оказывается, он окончил Высшую Школу Милиции, но там не прижался, а ушел в ресторанную сферу. Так что это теперь – акула местного бизнеса.

--Вот бы никогда не сказал… В школе он был самым затюканым…

--Предлагаю зайти к нему. Тем более, что он меня еще в сентябре приглашал.

--Лады!—Алексашка снял фуражку и взвихрил волосы.—Тогда мы просто обязаны пожрать за его счет. Идем?

--Да, вон его заведение.

Они перешли на другую сторону Ленинского проспекта и вошли в полутемный в обеденную пору ресторанчик, где у противоположной зеркальной стены сидели две девушки – похожие как родные сестры, только одна посветлее, а другая потемнее, и что-то отмечали, а больше никого – и бармена в т.ч. – не было. Они присели за ближайший столик в ожидании обслуживающего персонала.

--Вот, так вот люди устраиваются. Я его, конечно, спросил, как у него с «крышей»? Или он сам себе крыша?

Они еще долго сидели и разглагольствовали, пока Игорь не возмутился:

--Полчаса сидим, а они тут не в одном глазу! Где,.. эй,.. официант!—он прищелкнул пальцами.

--Гарсон!—хохотнул Алексашка.—Тут мне хороший анекдот рассказали: сидит француз в Барселоне в ресторане французской кухни: «Кто так отвратительно это приготовил!?» - «Ваша жена, мсье».

Появилась официантка.

--Эй, девушка!—начал Игорь.—То есть не девушка,--он заметил, что официантке почти столько же, сколько им вместе взятым.

Тут же из подсобного помещения появился сам хозяин – в безвкусном малиновом пиджаке, с золотой цепью и в совершенно ненужных в феврале месяце темных очках.

--Ах вот он!--хлопнул в ладоши Алексашка.—Иди сюда. Нас ты, я надеюсь, узнаешь?

--Привет, ребята. Вот – поздравьте – стал владельцем кафе-бара – «Лиса» называется. Помните наш школьный пароль: встречаемся в полдевятого у деревянной лисы, - когда мы на УПК ездили?

--А мы думали, ты свой ресторан «Фифа» назовешь, чтобы увековечить…

Митя Ефимов поморщился, но приветливо закивал, ему очень хотелось похвастаться перед одноклассниками.

--Так,--Игорь опять оглядел интерьер.--Место хорошее, мне на первый взгляд нравится, но есть у вас еще отдельные недостатки. Во-первых, мы полчаса ждали, пока нас заметит официантка…

--Лиза, давай,--Митя махнул ей рукой.

--Во-вторых, что это у тебя за репертуар? В смысле: музыка? «Три кусочека колбаски у тебя лежали на столе…» Ты этим нас кормить собираешься? Сделал бы лучше ресторан в латиноамериканском стиле, или арабский ресторан. Я тут недавно спрашиваю свою одну знакомую: «Ты хотела бы быть арабской женщиной?» - «Нет, что ты!?» - «А вот и зря! Я собирался тебя тут на днях пригласить в арабский ресторан, а теперь ничего из этого не получится».

--Или японский,--заметил Алексашка.

--Не, японская кухня – это на любителя рассчитано. Я никогда не смогу питаться маринованными медузами с соевым соусом. Мне нужно мясо, пряности и т.д. Вот шаверма сейчас появилась. Если б я не опасался, что вся она из собачьего мяса, я бы ее каждый день ел. Только мне бы хотелось, чтобы там побольше мяса было.

--Почему, из курятины ее делают,--возразил Митя, которого уже начинало раздражать их поведение.

--Вот я и говорю – да здравствует мясо! А у тебя тут что? Пиво… сухарики… шоколад… какие-то идиотские салатики… Так, мне лучше что-нибудь из соков: томатный есть? И к нему… а вот – пару эклеров, давно не ел.

--А тебе?

--Мне «мартини» и вот эти сигареты.

--Ага. Сейчас.

--Вот смотри, Алексашка. Перед тобой человек, который тратит огромное количество времени, сил и нервов, который недосыпает ночами, у которого запросто может развиться «синдром менеджера», и который – самое смешное – за эту каторжную работу он получает не так-то уж много, во всяком случае даже на нашем фоне. И никаких отпусков, пенсий, гарантий! Сравним с ним меня: я получаю всего один миллион четыреста тысяч в месяц. Это не так уж много, но, учитывая то, что у меня нет вредных привычек и я не гонюсь за модой и т.д., хватает. Но при этом я занят в месяц всего девять дней в школе, еще четыре или пять дней у меня отнимает социология и пару дней – рефераты. То есть всего получается пятнадцать-шестнадцать рабочих дней в месяц, и если сосчитать количество заработанных денег на единицу рабочего времени – у меня и у него – то выйдет, что за один час я зарабатываю примерно столько же, сколько и он. А ты ведь знаешь, что свободное время – это наивысшая ценность, особенно сейчас. И при этом веду куда более упорядоченный образ жизни, так что если в сорок он будет выглядеть на шестьдесят, то я – в шестьдесят – на сорок.

--Что-что на сорок?—появился Митя и протянул Алексашке сигареты.

--Я говорю – у вас – новых русских нет ни малейшей фантазии. Ну, разбогатеете вы, нажретесь красной икры, купите жене чернобурку, позагораете на Багамах, и все?.. Э, если бы у меня был городовой доход в десять миллионов долларов, я бы построил себе настоящий средневековый замок, а вовсе не те убогие стандартные жилища, которые похожи друг на друга как сорок сортов ливерной колбасы, нанял бы штат прислуги, устроил бы комнату с привидениями – для гостей, завел бы себе гарем - на двадцать персон.

--А если жена будет против?

--Какая жена? Их у меня будет двадцать. Одна – за детьми следить, другая – гостей принимать (как у Абдуллы). Это надо быть последним импотентом, чтобы быть богатым и иметь одну жену.

--Ну, часто жена бывает партнером по бизнесу…

--Тьфу! Фифа, я тут тебе о Фоме, а ты мне про Ерему. Я тут как Петроний перед Нероном пытаюсь привить вкус, а ты! Нет, не умеете вы тратить деньги. Потом, я бы финансировал – по миллиону долларов в год – колоссальную программу археологических раскопок. Потом я бы поддерживал мусульманских террористов, и естественно, достал бы для сербов атомную боеголовку. А вы?..

Алексашка, который в другое время высказался бы не менее определенно, но в этот момент он устало откинулся на спинку кресла и блаженно покуривал, глядя на Митю. Принесли заказ.

--А где у тебя стриптиз?—вновь поинтересовался Игорь.

--Какой стриптиз?

--Ты хочешь сказать, что у тебя не показывается стриптиз?

--Не-ет…

--Ну что это такое?! Люди после тяжелого трудового дня приходят в эти гостеприимные стены и ожидают отдыха, хорошего настроения и приятных впечатлений. А их встречает постная физия твоей официантки (хотя бы девушку посимпатичнее нанял)… С другой стороны: неподалеку от моего дома открылся ночной стрип-клуб, и вот представь себе – около трех часов ночи под моими окнами проходят целые компании тинэйджеров (я только недавно понял смысл этого термина!) и оживленно делятся впечатлениями, - а я жаворонок и прихожу в отчаянье, если мне приходится просыпаться в эту пору. А однажды видел их рекламу по телевизору – ничего из ряда вон выходящего. У меня лично сейчас все тоже самое есть, причем эксклюзивно – то есть для меня лично, и, что самое главное, с продолжением. А ходить по сомнительным заведениям и лицезреть недоступные телеса – удел малолеток и импотентов.

Игорь пригубил томатный сок, сильно посолил его и продолжал:

--Ты говоришь о жене – партнерше в бизнесе. Должен на это заметить (как социолог), что современные бизнесменши – преотвратные существа. Я скорее соглашусь жить с шоссейной проституткой, чем с бизнес-вумен… Кстати, один мой бывший однокурсник – Вальдемар Тарнавский – большой оригинал (ты его не знаешь, Алексашка) и в прошлом – сугубый меланхолик – сошелся с шикарной куртизанкой высокого полета (серьезно! я не преуменьшаю, среди ее клиентуры был даже какой-то вице-губернатор), причем совершенно бесплатно. А почему? Потому что он, выигравши большую сумму в лотерею, завел себе цифровой фотоаппарат и теперь может ее фотографировать в самых разных видах: как японскую гейшу, как польскую стриптизершу и т.д.. Вот так вот! Вот как надо действовать. А у наших новых русских фантазия совершенно не развита. Представьте себе, что у нас в городе до сих пор нет ни одной тайской бани с массажем! Так что бедным новым русским приходится за ентим делом мотаться до самого Таиланду. И не говори мне о бизнесвуменах! Это надо быть настоящим каторжником, чтобы терпеть рядом с собой скверную бабу и еще и платить ей за это деньги! Это на любителя…

Алексашка заметил выражение ожидания на лице Фифы: платить будете? и переглянулся с Игорем.

--Сорок тысяч с вас,--опередил их Фифа.

--И ты серьезно думаешь, что мы будем платить, Фифа?! Как это вообще пришло тебе в голову?

--Но, ребята… Не будьте свиньями…

--Алексашка, ты слышал?

--Небо! Небо не видело более позорного пацака!

--Вот и я говорю: мы – твои школьные друзья!.. Вот я, например, два года давал тебе списывать! Два года ты без зазрения совести пользовался моей интеллектуальной собственностью. А теперь – в эпоху становления рыночных отношений – зажидил два заварных пирожных! И это по отношению к своим школьным друзьям. Как не стыдно!

Фифа еще сильнее поморщился и хотел уйти.

--Ладно, не обижайся,--Алексашка протянул ему одну сигарету.—Мы тебя вообще-то поздравить пришли. Нормально устроился.

--Спасибо,--Фифа был очень рад их выпроводить.

--Вот так-то,--резюмировал Игорь, когда они вышли.—А интересно все-таки, сколько он отстегивает братве?

--Процентов тридцать.

--Ужас! Это чтобы я содержал за свой счет пять-шесть амбалов? Нет, без меня…

Игорь ненавидел зиму. Эта ненависть была настолько всеобъемлющей, что такое количество замерзшей воды просто пугало его. Иногда ему хотелось, как в тянуче-кошмарном сне, собственноручно растапливать сугробы. Печальнее всего были мысли о том, что большая часть человечества не знает этих заледеневших стекол, грязного месива на улицах, сидения в запертом помещении по полгода и людей с обмороженными лицами, разжиревших за счет нескольких кожухов. Будь он большим специалистом в психологических вопросах, он бы достоверно вывел весь садизм героинь Достоевского и всю фригидность тургеневских девушек из русских морозов. Его считали едва ли не национал-социалистом, а он с удовольствием променял бы свистящий как кнут тридцатиградусный мороз на бездонное небо Неаполя, летнюю жару на площади Санта-Мария-дель-Фьоре или пляжи Рио-де-Жанейро. «Гражданская война в России невозможна,--утверждал он бывало,--по причине климата: если в Латинской Америке партизаны весь год могут существовать на подножном корму – там на каждом дереве бананы растут, то у нас попробуй – побегай по морозу; на третий день прибежишь греться к начальству!»

Вздохнув, он вышел на мороз со станции метро «Площадь Восстания», где сегодня вечером встречался со своей сотрудницей по социологической службе Наташей. Их задание было: проникнуть на сборище торговцев гербалайфом и методом пилотного исследования (при котором человек играет роль покупателя, безработного или лондонского нищего) собрать сведения о возрастном и социальном составе самих гербалайфщиков и их жертв. У Игоря в нагрудном кармане был припрятан диктофон, который за три часа должен был зафиксировать на пленку весь процесс. Такие «особые задания» бывали редко, и он их очень любил. Они встретились в пол-восьмого и к восьми подошли к проулку в самой дальней части Староневского, где уже собралось довольно много желающих заработать «от 3000000 рублей в месяц». Игорю удалось сразу же оказаться перед входной дверью, и он быстро оценил физические данные охранников на случай разоблачения и отступления. Впрочем, молодой человек в коричневой куртке из свиной кожи не должен был внушить никому особых подозрений, а диктофон работал бесшумно. Ожидающие (Игорь сражу же навострил все органы чувств) делились на четыре… нет, на три группы: во-первых, люди старшего и даже пожилого возраста, преимущественно женщины, совсем недавно вышедшие на пенсию (недавно Игорь, перерегистрируюсь в Публичке, стал свидетелем любопытной сцены: в очереди на перерегистрацию перед ним стояла немолодая, но и не старая женщина – типичная петербурженка, то ли инженер, то ли среднего звена управленец; когда она подала бумаги, девушка-библиотекарь, критически осмотрев ее возраст «56 лет» и род занятий «пенсионерка», задала прямой вопрос: «А что вам делать в библиотеке?» - молодая пенсионерка растерялась, стала оправдываться, но девушка-библиотекарь уже расставила вокруг нее шлагбаумы резонов, и Игорь уже успел перерегистрироваться, а они еще спорили в стороне). Кроме того было много студентов (тундрово-хипарского типа, но все же умудрявшихся ходить в такие морозы по-ломоносовски без головного убора), которым в школе все еще объясняли, что такое хорошо, а что такое плохо, а мир вокруг жил по своим волчьим правилам, совершенно не советуясь при этом с заслуженными учителями. Наконец, третья часть – полудевушки-полуженщины 25-35 лет, которые, выйдя за стены учебных заведений в реальный мир, оказались у разбитого корыта, именуемого безработицей, а в лучшем случае – малообеспеченностью. Игорь отметил про себя (записать, естественно, было невозможно) эти обстоятельства, и тут открылись двери, и сотня жаждущих легкого обогащения людей вошла в светлый, но убогий коридор очень временно нанятого офиса. Каждый из присутствующих должен был отметиться у своего «агента»: Игорь и Наташа тоже отметились, чтобы не привлекать внимания. В зале, рассчитанном человек на сто, сразу же началось представление: на сцену (впереди была самая настоящая сцена, как в кинотеатре) взошел человек среднего роста с лицом последнего проходимца и представился бывшим военным. Игорь где-то уже видел эту физиономию… Вспомнил! «Коселек, коселек! Какой коселек?» Отставник поделился собственными горестями: дальний гарнизон, жена, две дочки… и перешел к основной части: нарисовал на доске схему сетевого маркетинга и похвастался, что сайт фирмы по размерам второй в мире (после пентагоновского). Потом он пригласил на сцену «нашу прекрасную девушку и консультанта». Появилась смазливая девушка - Юлечка, состоящая из одной большой улыбки в густых волосах, начесанных на лоб. За Игорем сидело несколько студентов, которые внимали ей как замдекану на церемонии выдачи диплома о высшем образовании. Девушка больше поулыбалась, чем что-то объяснила, а вслед за ней на сцене оказался разновозрастный хор из десяти человек, который затянул речевку на тему хорошей жизни в результате сотрудничества с фирмой. Игорю это живо напомнило советский утренник, где пионеры по очереди читают стихи или воздают хвалу. Или концерт хора евангелических христиан-баптистов, на котором он присутствовал в далеком 1990 году – тоже морозным зимним бездеятельным вечером. Две пенсионерки, правда, перепутали роли и заговорили разом, но это не испортило общего впечатления. Лишь одна строгая женщина «без возраста», никогда не бывавшая красавицей, выскочила с одного из задних рядов и крикнув на прощанье: «Так я и знала! Это гербалайф!» покинула помещение. Это также не испортило общего впечатления. Справа, недалеко от выхода Игорь приметил группу руководителей «проекта» и среди них – упитанного рослого японца в дорогом костюме; главный руководитель проекта с интересом смотрел на происходящее, как смотрит инженер на функционирование сконструированных им роботов. После надлежало разделиться на группы и поступить в распоряжение «кураторов», но Игорь и Наташа заторопились к выходу. В коридоре никого не было, кроме Юлечки. Она, обессиливши от пятого по счету за день сеанса, прислонилась в полудреме к стене. Игорь, проходя мимо, наклонился к ней и поцеловал. Юлечка никак не отреагировала. Они вышли в морозную темень Староневского. До штаб-квартиры было рукой подать, но сейчас – в половине десятого там уже никого не было. Потому они зашли в небольшую кафешку-забегайловку и заполнили большой опросный лист.

--Преобладают женщины, хотя видела двух довольно бодрых пенсионеров. А ты обратил внимание на состав сотрудников фирмы?

--Да.

--Тщательно подобран. Они сегментируют общество: процент пенсионеров, процент молодежи, процент людей среднего возраста. Даже соотношение полов в этой десятке образцовое – шесть женщин на четырех мужчин.

--А вообще – неблагодарная профессия. Вот мы – социологи – никого не заманиваем в секту, не распространяем гербалайф и не агитируем за политическую партию. И то – половина респондентов принципиально отказывается разговаривать. А представляешь, каково тем, кто заманивает, распространяет и агитирует?

В те времена в Петербурге не было такого огромного количества дешевых кафешек и прочих забегайловок, но Игорь и его студенческий друг Дима Орешников нашли одно такое место на Литейном проспекте – там, между «Винами Молдовы» и «Сексшопом». Они сидели за столиком с черным кофе без сахара (Дима) и томатным соком (Игорь), а откуда-то со стороны входа звенела «Лилипутская любовь» группы «Ногу свело», в которой проблескивало что-то ранненабоковское.

--Жириновский,--говорил Дима,--единственный НОРМАЛЬНЫЙ человек на нашей политической сцене. Я, разумеется, говорю не о его политических взглядах, а о его темпераменте. Ты заметил, что подавляющее большинство наших политиков – флегматики. Зюганов – флегматик, Явлинский – флегматик, Черномырдин – флегматик, Лебедь – флегматик, Гайдар – флегматик, Ельцин – тоже флегматик. Я понимаю, с флегматиками «легче работать». Вообще, развитие мировой цивилизации идет по пути «флегматизирования» - из общества вымываются все твердые характеры – оттесняются на обочины ареала или в криминальную среду (вспомни «золотой век» в «Машине времени» Уэллса), а остаются размазни. Вот так подумаешь, если бы наши витязи на Куликовом поле были бы флегматиками и «умеренными прагматиками» - жили бы до сих пор под татарами. И теперь ты представляешь, как эти амёбы бесят Жириновского?!

--Наступает безвременье,--ответил Игорь.--Я хорошо помню, как в начале 90-х мы жили одним днем, и каждый новый день стремился стать судьбоносным. А сейчас политическая жизнь стала напоминать дурную бесконечностью. Чисто психологически можно выделить «длинные» и «короткие» годы. Очень длинным, самым длинным на моей памяти был 1989-й: действительно, страна января 1989 слишком резко отличалась от той же страны в декабре. Долгим и наполненным событиями был 1995-й. А вот 1994-й оказался коротким и быстротечным: ничего интересного и запоминающегося.

--Мавроди и начало чеченской войны (хотя последнее случилось уже почти в девяносто пятом). А 96?

--Интересный год. Первая половина – да, длинная, но быстро бегущая, а потом – не успели оглянуться, уже новый год.

--Это тебе Виола сказала насчет «безвременья»?

--Да.

--Слыхал, что они с Александрой устроились работать в Юсуповский Дворец?

--А, эту историю я знаю. Мне звонил еще в декабре Титомиров. У Александры же нет прописки. Так вот он спрашивал, как я насчет фиктивного брака? То есть – она же материально ответственная, и если у нее «приватизируют», например, восковую фигуру Распутина, отвечать своей жилплощадью буду я. Я его в ответ спрашиваю: ну а ты сам? Он: да у нас был целый семейный совет на эту тему. А потом он мне сказал, что она нашла фиктивный брак с нефиктивной пропиской за 3000 долларов.

--Поздравь и меня тоже. Я закончил курсы охранников и сейчас по ночам охраняю одну фирму. Но мне что-то и днем не спится. Видел я тут недавно нашего литературоведа. Помнишь? На третьем курсе. Эта ходячая Хельсинская группа по правам человека (да еще и со всеми комплексами русского интеллигента, - ужасный гибрид получился из скрещивания русских интеллигентов и еврейских биндюжников!) поинтересовалась, где я и что я. А когда я похвастался – хоть получать стал прилично – он раскудахтался: «Падение нравов! Сейчас две самые популярные профессии – охранник и проститутка…

--Хе-хе. Охранник – древнейшая мужская профессия.

--Ну, я ему и высказал все, что думаю по этому поводу – то есть по поводу его существования. «Вот вы, говорю, такой большой демократ, и всю жизнь, как вы нам впаривали мозги, мечтали о свободной стране, о прелестях демократии и т.д. А вы хоть знаете, куда вы звали нас? Вы – либеральный подпольщик имени Стругацких. Вы ни хрена не знаете о реальной жизни при демократии и свободном рынке. Вы, наверно, на своей диссидентской годами неметеной – лучше бы ваша жена вместо чтения Самиздата убиралась бы - кухне полагали, что когда демократия наступит, это вы сможете выбирать одного идиота не из одного, а из десяти идиотов, напечатают полное собрание сочинений Бродского да еще в магазине будет сто двенадцать сортов колбасы. А вся остальная жизнь, какой была, такой и останется. Нет, милостивый государь, до сих пор тайком по привычке слушающий «Свободу», если коммунизму действительно пришел конец, то и вам тоже нет места в этом новом мире. Потому что таких дураков как вы держали за последних лохов, а теперь вы не нужны. Госбезопасность вами хоть немного интересовалась. Вы презирали своих родителей – сталинистов. И точно также новые поколения будут презирать и ненавидеть вас – шестидесятников – совесть марсианского народа. Если бы вы хоть раз в жизни поинтересовались реальной жизнью на Западе, куда вы и вам подобные нас тащат, как лошадь с зашоренными глазами, то вы бы узнали, что толерантность, к которой вы так нас призывали, это готовность целовать любого встречного педераста в задницу. А вы думали, что все ограничится болтовней о либеральных ценностях? Нет, поцеловать задницу педераста все равно придется вам, советский ханжа с литературными вкусами Крупской. Вы – вымирающий биологический вид. Вы могли существовать только как побочный продукт существования Советской власти. А сейчас наступает наша эпоха – эпоха, как вы изволили выразиться, «охранников и проституток» – вечно молодых и вечно пьяных».

(Впоследствии, когда на экраны страны вышел фильм «Брат – 2», многие претендовали на авторство этой знаменитой формулы, но автор этих строк убедительно заявляет, что таковое авторство, безусловно, принадлежит Дмитрию Орешникову – соратнику одного из подразделений РНЕ по Санкт-Петербургу. Впрочем, Игорь также отличился на поприще исторических фраз – именно он еще в 1995 году первым заявил на студенческой научной конференции: «Я – сталинист!»)

--А он что на это?—поинтересовался Игорь, который явно жалел, что не присутствовал при этом диалоге поколений.

--А что ему сказать? Промямлил что-то насчет того, что надо было Явлинского в президенты выбирать.

--Да, у нас сейчас Питер – столица ЯБЛОКА. Если встречаются два интеллигента, они сразу же, как масоны, подают друг другу условные знаки – ты за Явлинского? И не дай бог быть против!.. Кстати, а что слышно об Артеме?

--Сей баловень судьбы относится к числу тех людей, у которых в последние четыре года было все, чего душа не пожелает. Однако он как Фауст не поддался на сатанизм потребительского общества и совсем недавно, обчистив сейф своего папы – вице-президента банка, гайнув в Латинскую Америку, оставив маловразумительную записку – типа, не поминайте лихом. Это мне его папа рассказывал, когда обзванивал его друзей. Тебе не звонил?

--Нет. У меня же номер телефона сменили.

--Ах да. Вот. А мне он в последний раз говорил, что собирается в Колумбию – к тамошним партизанам. Что там действует?

--Революционные вооруженные силы Колумбии.

--Счастливый человек. Счастье – это когда человек живет так, как хочет он сам. Ест сейчас где-нибудь в Кундинамарке жареные бананы, и звездной южной ночью его целует полногрудая мулатка. И даже, если правительственный солдат влепит ему пулю в лоб при контрабанде большой партии наркотиков, на которые партизаны выменивают у тех же правительственных войск оружие, он сможет сказать себе: я недаром прожил четверть века. А мы?.. Погрязли в нашем безвременье… Черномыр – с голосами, Жирик – с бабками, народ – с бюджетом…

Когда Игорь сходил к стойке за арахисом и вернулся, Дима продолжал:

--Нет, какое все-таки это все дерьмо! Разве мы так видели наше будущее десять лет назад? Не знаю, как ты, а я был космическим мечтателем, по поводу нехватки двадцатого сорта колбасы пожимал плечами – нет, я не был против сожрать этот двадцатый сорт колбасы, но я не состоял (в отличие от этого их – Homo Consumer) из рта и задницы. Наш смысл жизни был за пределами накапливания подкожного жира. А они сейчас дают нам выбор – или жри и с… и работай, не покладая рук, именно для этого ВАЖНЕЙШЕГО процесса, или иди в секту или наркотическую бездну. Правильно мы их подавляли, надо было еще больше уничтожать! Ибо вот какой была бы вся наша история.

Игорю в этот момент Дима почему-то напомнил дрюоновского Роббера Артуа – не столько комплекцией, сколько темпераментом – на губах улыбка, а в глазах светилась лютая злоба.

--Впервые мы разорвали этот порочный круг, впервые смогли увидеть вершины грядущего. И все сорвалось! Ну, мы им покажем! Ни малейшего сострадания, ни малейшей жалости к этим педерастическим мондаилистам! Лучше всего – запереть их в каком-нибудь хлеву, и пусть жиреют как хрюшки – наконец-то они достигнут своего идеала!

--Именно поэтому ты и стал национал-социалистом?

--Наш национал-социализм – это клин, которым мы выбьем другой клин. Это – горькое, но неизбежное лекарство. Я не разделяю точки зрения, что следует любить врагов своих. Я отношусь к ним точно так же, как они ко мне. Он мне всаживает с улыбкой нож в спину, и я всажу с улыбкой ему нож в спину! Что меня остановит? Он скажет: это оптический обман, и никто тебе нож в спину не всаживает, а скорее ты сам. И я скажу ему: это оптический обман, а не национал-социализм. И так до полного его уничтожения! А с ними иначе нельзя. Вот твой дед сорок лет боролся с этой сволочью как офицер КГБ. И у меня одна к нему претензия – пленных не надо было брать. Есть такая арабская пословица: «Не сойтись двум мечам в одних ножнах». И верно: или мы или они – они это нам прямо всегда говорили, а мы с ними миндальничали.

--Общество стремительно расслаивается, распадается. На замкнутые группы, которые не просто не общаются, а даже не понимают друг друга.

--Это плохо. Это очень плохо. Даже если мы были все похожи как матрешки, в этом было рациональное зерно. Мы могли общаться друг с другом. А сейчас мы слишком разные. Общих ценностей практически не осталось. Нет, прав Гоббс – общество нуждается в самом жестком контроле. Люди злы по природе своей. Тонкая культурная пленка покрывает звериные инстинкты. И еще неизвестно, как вели бы себя американцы, оказавшись в наших условиях.

--Наш с тобой общий знакомый – Вовка Булат – помнишь его? Он сейчас пишет пьесу. «Разговор с автоответчиком». Кстати, тебя сделал одним из главных героев.

--Ну, это его манера. Ничего не поделаешь… Хорошо, хоть предупреждает, кого на какую роль назначил. И чего он там написал?

--Группа Национал-революционеров захватывает американское консульство.

--Давно мечтаю. И дальше?

--Много сатирических моментов на грани свифтовской мизантропии. Сразу вспомнил Виктора Гюго: «Однажды Джозиана сказала Свифту: «Вы думаете, ваше презрение к миру чего-нибудь стоит?» Ну, например, когда посредники устраивают встречу одного из заложников с его родственниками на нейтральной полосе у ограды консульства, этот сотрудник – седовласый джентльмен, соответствующим образом настроенный нашими вечно молодыми волками, исступленно кричит: «В джинсах «Джордаш» выросла ВСЯ Америка!» И больше ничего не говорит. А потом они требуют за жизни заложников:

1) на американских долларах должна быть напечатана козья морда;

2) Клинтон должен публично на ступенях Капитолия поцеловать коленопреклоненно югославский флаг, а потом поцеловать в задницу Марлен Олбрайт – тоже публично;

3) премьер-министр Израиля должен уйти в отставку. (А если он не уйдет? – А мне-то что? Тогда американцев расстреляют. Это уже ваши проблемы, как его уйти. Хоть его самого пристрелите).

--Хм. Неплохие условия. Я бы выдвинул.

--Ну и потом, когда наши спецназовцы врываются в здание консульства и в суматохе убивают нескольких заложников, никого из них уже нет. Куда они ушли? В грядущее.

МАРТ

Облака в небе спрятались,

Звезды пьяные смотрят вниз.

И в дебри сказочной тайги –

Падают они.

«Агата Кристи».

Игорь преподавал в частной школе два дня в неделю – вторник и пятницу, и когда он заканчивал работу пятничным вечером, предстоящие выходные бодрили его, и он чувствовал себя куда менее усталым, чем во вторник утром. Но в эту пятницу – по поручению директора – он отправился в дальнюю школу Фрунзенского района (ту самую, где совмещала его коллега Ирина Анатольевна) – передать завучу по учебной части (лично в руки!) ученические олимпиадные работы по географии. По мартовскому морозцу Игорь доехал на маршрутке до станции метро «Московская», потом долго расспрашивал у всех торговцев, как проехать дальше, и, в конце концов, поехал совсем в другую сторону. На полдороге Игорь разглядел сквозь задубевшие от мороза стекла, что едет не туда, вылез и пошел в нужном направлении, утопая в свежем снегу (как утопают в этот момент люди на другом конце планеты ногами в песке бразильских пляжей) – до цели, судя по словам старушки, выгуливающей просто взбесившегося при виде Игоря ротвейлера, было уже рукой подать. Однако длинные дома вдоль широкого проспекта (который бы ужаснул обитателей средневековых кривых, узких и не таких длинных улочек) обещали бесконечный путь куда-то на край света. Около четырех часов Игорь наконец вышел на окраину, где уже виднелся железнодорожный переезд, и увидел вожделенную школу. А там уже начался педсовет, и пришлось ему (Игорь, как и все социологи, умел зайти в любое учреждение с видом его начальника) отсидеть еще два часа в ожидании завуча на галерке актового зала. А ведь он мог уже давно быть у Аллочки и читать ей свои стихи в ее честь, а она положит свою белую ножку ему на колено.

Игорь присел рядом с Ириной Анатольевной, которая – как и еще несколько молодых и замужних учительниц – тяготилась этим пятничным вечером (кстати, никак не оплачиваемым), ведь дома муж, дети, заботы, беготня по дешевым магазинам в попытках разделить семейный бюджет на все средства первой необходимости, а вечером – ужин перед экраном телевизора, и ласковые мужские руки, гладящие в темноте ее обнаженную грудь. Но настоящие учителя, которых дома не ждало ничего приятного и интересного – разве что столетняя парализованная мать – брали друг друга измором.

Игорь успел на скорую руку познакомиться с молоденькой учительницей французского, сидевшей по левую от него сторону; она поведала ему о своем парне, который ходил на концерты группы «Ногу свело», а она терпеть не могла Ветлицкую, и приходилось ему платить своей девушке – фанатке «DEEP PEOPLE» - «штраф» – сначала полную стоимость билета, а потом в двойном размере. Игорь подивился таким нравам («И как вы с ним живете-то? Это же не жизнь, а именины сердца, музыкальная моя»), и в какой-то момент ему показалось, что положенные по какому-то неофициальному порядку восемьдесят минут педсовета истекают, и он выходит на финишную прямую (он даже извлек из дипломата девять олимпиадных работ, чтобы всучить их завучу и вместе с Ириной Анатольевной выбраться из этого медвежьего угла: вроде 35-й троллейбус отсюда ходил до его дома). Но не тут-то было! Директор сей удаленной от основных инфраструктур школы, пользуясь служебным положением, ибо 96 преподавателей вверенного ей учреждения обязаны были выслушивать все, что взбредет ей в голову, с азартом повелительницы черной дыры, откуда нет выхода, завела разговор на очень волнующую ее в ее 66 лет тему. Тема, как потом сформулировал ее Игорь в разговоре с Артемом (забегая вперед, скажем, что Артем через полгода житухи в гарсиямаркесовских джунглях получил серьезное ранение, переболел желтой лихорадкой и вернулся в наши каменные джунгли с воспоминаниями о прекрасном тропическом лесе, где стоит жить, чтобы умереть), была «Эротика и борьба с нею Директора Государственного Эрмитажа». От констатации факта, что нынче много развелось эротики, непристойных передач, ночных клубов и т.д. и т.п., что роняет нравственность и отвлекает детей от учебного процесса, директор смело перешла к необходимым мерам: закрыть все подобные заведения и не выдавать новых лицензий. Она привела в свидетели директора Государственного Эрмитажа Пиотровского, который резко выступил против «всей этой эротики» и обратился в городскую администрацию, но Яковлев заметил ему, что это решает Москва; «А как же Москва, если лицензии выдает городская администрация?»… «что мы можем сделать»… «даже если это от нас не зависит».. – и в таком духе распространялась минут сорок. Учительницы со сложившейся личной жизнью изнемогали. Ирка вспоминала такой же морозный новогодний вечер, когда она – тринадцатилетняя девочка с большими белыми бантами – возвращалась с новогодней елки, и на станции метро «Площадь Восстания» к ней подошел высокий и красивый курсант с запахом дорогих болгарских сигарет и тремя нераспустившимися тюльпанами. А старый эротоман Игорь в нескольких местах доклада едва не зааплодировал, а потом подмигнул Ирке. «Ну, как?» – спросила она. «Бульдозер!—ответил он ей на ухо.—Я завидую таким людям. Она проживет долгую жизнь – 98 лет и случайно умрет во сне». «С другой стороны,--продолжал он немного погромче,--эта история с участием директора Эрмитажа кажется мне подозрительной. Интересно, в 18 лет он тоже – только на скрипочке пиликал? Начать борьбу с эротикой для Пиотровского разумнее с себя – т.е. с Государственного Эрмитажа. Однозначно! Насколько мне известно, буквально каждый десятый экспонат носит ярко выраженную эротическую направленность. Например, в вестибюле по пути к Иорданской лестнице стоит целое трио лезбиянок под видом граций в столь откровенных позах, что это не может не привлечь внимания целых экскурсионных групп старшеклассников – по себе помню. Тут слышал, скоро отреставрируют рембрантовскую «Данаю», уничтоженную предыдущим борцом за нравственность. И вроде уже в ноябре будет выставлена». – «О! Надо будет с Костиком нам сходить, а то мы так тогда и не успели посмотреть». Под конец выступления Игорь нашел выход из сложившегося положения: «Я придумал, как горю помочь. Как известно, нормальный человек к семидесяти годам эротикой интересоваться перестает. Значит надо сделать так, чтобы всем людям было под семьдесят. А это уже дело техники – окурить всех до нужной кондиции парами ртути».

Труд социолога требует полной беспристрастности, как у санитара в психушке или онкологической клинике, но у Игоря иногда все же случались срывы. В начале марта, в лютый мороз, когда люди с обожженными холодом лицами двигались перебежками между магазинами (впрочем, Игорь только что видел на перекрестке Стачек и улицы Зайцева закаленного пожилого человека с накачанными бицепсами в майке, шортах, пляжных шлепанцах и – из всего этого костюма наиболее уместной при минус 27 по Цельсию – бейсбольной шапочке), ему выпало задание опросить по заказу ВЦИОМа этих самых промерзших людей насчет их отношения к генералу Лебедю и его вероятной победе на будущих президентских выборах (особенно, если он выйдет во второй тур против Черномырдина, Явлинского, Немцова и т.д.) С каждый годом люди все более неохотно пускали незнакомого человека на свой порог, поэтому Игорь подкарауливал респондентов по дороге домой или в заснеженных дворах и успевал заполнить комплексную (и очень дорогую в смысле оплаты!) анкету. Но сегодня ему положительно не везло, и только через час он нашел во дворе сталинки желающую поговорить старушку. Она разговорилась и стала со слезами на глазах жаловаться на жизнь: и пенсия маленькая, и дочка потеряла работу, и внучку осенью украли китайцы, и неизвестно, где она сейчас. Игорь, который побелевшими пальцами уже заполнил почти всю комплексную анкету, спросил:

--А за кого вы голосовали в прошлом году? На президентских выборах?

--За Ельцина. Как по телевизору сказали.

--Ах за Ельцина!—наш герой в считанные доли секунды пришел в такую ярость, что если бы перед ним был мужчина, он избил бы его.—Тогда чего же вы жалуетесь? Это ваш выбор! Это ваш президент вам все это устроил! Проголосовали сердцем, то есть задницей, за это дерьмо!!! И получили то, что выбирали! По полной программе! И нас еще за собой потащили в это небытие! Дедушка старый – ему все равно! И мало вас еще наказали! Как не стыдно!?!

И зашагал прочь, впредь зарекшись беседовать со старушками о политике. К счастью, новый опрос касался марок автомобилей, которые предпочитают состоятельные покупатели, и следовало купить пачку дорогих сигарет, пойти на автозаправочную станцию, договориться с начальством и, угощая водителей сигаретами, ненавязчиво опрашивать (один его коллега в процессе опроса приглянулся властной и строгой бизнесменше с обветренным лицом в красных прожилках – как следствие очень насыщенной жизни - на «порше», но ее надеждам не было суждено сбыться – мир – не кино – хотя молодой и симпатичный не отказался, чтобы его подвезли, но тут же, записав телефон владелицы консалтингового агентства, сгинул во вьюжной тьме пятимиллионного города).

Игорь встречался с Аллочкой уже целый месяц, но до сих пор в ее бытии для него было больше загадок, чем разгадок. Она явно где-то работала, потому что встречалась с ним не каждый день, но где именно, Игорь не знал. Как-то раз он спросил (просто так), и она ответила, что секретаршей в НИИ, а вот в каком НИИ, он не спросил. Денег у нее вечно не было, но зато она купила роскошное издание «Истории Нравов», которое сам Игорь не смог себе в прошлом году позволить, и во внутреннем шкафу ее комнаты стояли дорогие кожаные сапоги с застежками наверху. А однажды они зашли в небольшой бутик на улице Восстания, и Аллочка стала подбирать себе деловой костюм (она долго примеряла за занавеской – Игорь даже заглянул в щель и увидел ее детские бедра и светленькие трусики, а потом – когда они уже вышли – Аллочка сказала ему: «Меня продавщица спрашивает: мужа позвать?» - и прижалась к нему). В ней расчетливость и практичность удивительным образом сочетались с наивностью и доверчивостью. Впрочем, чтобы очертя голову броситься в другой город, другую страну и не сгинуть, как-то существовать и даже с улыбкой солнечного личика смотреть в завтрашний день, нужно было именно такое сочетание. Где-то в городе жила ее сестра, но они виделись редко и даже, как понял Игорь, недолюбливали друг друга. А в Крыму у нее была мама, огород за забором большого одноэтажного дома и рисунки в деревянных рамках на стене. Ближе всего к истине, скорее всего, был бы образ наивной и увлеченной девочки, которая умела быть секретаршей, но мечтала быть любимой женой, которая могла в союзе с Игорем разгадать весь кроссворд, но не отказалась бы от предложения ночного автолюбителя подвезти ее. Ну не выслеживать же, куда она ходит на работу?

И все-таки Игорь был счастлив. Что еще нужно для счастья, если ты полдня валяешься с любимой девочкой на широком разложенном диване, запиваешь пивом картофельные чипсы, слушаешь милое щебетанье: «Когда я поехала в Вильнюс (меня пригласили туда подруги – Лариса и Данута…» - «Как-как?» - «Лариса и Данута».., или усмехаешься и щекочешь ее соски, когда она рассказывает, широко раскрывая глаза в знак правдивости своих слов – ни у кого так не получится! – «Я перед тем, как с тобой познакомилась, хотела найти себе девушку… Серьезно», чувствуешь себя турецким султаном, когда Аллочка в шутку вертит перед тобой своими детскими бедрами, а потом идешь за руку с ней по темным зимним переулкам, и фонари смотрят вам вслед, а в окошке ярко сияющего витринами магазинчика можно купить ей ее любимые фисташки, - что еще нужно для счастья? Он – будучи социологом, за эти годы слишком хорошо разузнал обо всех породах женщин: валькириях со свинцовыми лицами, старых девах, свихнувшихся на почве «духовного общения», садистках, находящих удовольствие в мучениях, которым они подвергают неосторожных мужчин, имеющих глупость в них влюбиться, верующих строгих и даже красивых девушках, которые в случае чего умеют ругаться не хуже пьяных бомжих, причем с осознанием своей священной правоты, и рядом с которыми сразу же чувствуешь себя вторым лишним, приличных девушках, от которых хочется сбежать в бордель, закомплексованных истеричках, просто строгих девушках с обостренным чувством собственного достоинства (их почему-то всегда все оскорбляли и унижали, даже против своей воли), грубых пацанках, строгих девушках другого плана, которые, принявши решение, скорее сдохнут, чем изменят СВОЁ ТВЕРДОЕ РЕШЕНИЕ, особенно если оно неправильное, строгих девушках еще одного сорта, которые занимались причудливыми измерениями, кто кому из двоих больше уступил, и старались не уступать ни по одному пункту, - одним словом, если в двадцать лет по юношеской наивности (всегда хочешь думать об окружающих лучше, чем они есть на самом деле) он еще мог ошибиться, то к двадцати трем он был уже достаточно матёрым, чтобы не водить этот дьявольский хоровод, а потому иногда даже завидовал самому себе: ведь именно такой представлял он любимую женщину в мечтательной темноте тринадцати лет. И разве можно не любить такую девочку, которая специально повела Игоря на Поцелуев Мост (в районе улицы Декабристов), чтобы он ее там специально поцеловал? И его уже не тянуло, как раньше, нецензурно выругаться в телевизор, изрекающий печальные новости нашего безвременья. Встречая такие же парочки, Игорь уже не чувствовал легкой досады или зависти, а лишь ощущение гармонии бытия, в котором все молоды и счастливы (в лабиринтах аллочкиной квартиры обитала еще одна такая девушка, восемнадцатилетняя, тоже иногородняя: она работала на птичьих правах – по двенадцать часов в день без выходных и отпуска – телефонисткой на АТС, а по ночам к ней приходил высокий темноволосый парень).

Вот и сейчас он шагал по Невскому проспекту, растаптывая талый – наконец-то! – снег, и предвкушал приятную встречу. Солнце прорывалось сквозь сизые тучи, и город мало помалу приходил в себя от февральского авитаминоза и безысходности конца зимы. На рекламных щитах вывесили поздравления петербургских женщин с 8-м марта от лица первых дам города – бизнессменш и чиновниц высоких рангов, – на Игоря смотрели двадцать грубых физиономий, исполненных яростной борьбы за лишний доллар – воистину у бизнеса неженское лицо! Они слишком дорого заплатили за свое теперешнее положение – прежде всего женственностью: потому и поздравляли петербурженок они, а не высокопоставленные мужчины. Вот сейчас он свернет на улицу Маяковского, пройдет еще один квартал, потом свернет на Жуковского и через пять минут заключит в объятья свою девочку, вся собственность которой заключалась в паре сапог, дюжине альбомов с репродукциями и лучезарной улыбке счастливой молодой женщины.

Но когда он взобрался по лестнице на третий этаж старинного дома (лифт был пристроен в виде наружной шахты), в ответ на его звонок из-за двери ответили, что Аллы нет дома. В ту эпоху - до мобильных телефонов, человек, попавший в аналогичную ситуацию, совершенно терялся. Игорь помедлил минуту, потом пожал плечами и стал спускаться. Планета повернулась к нему своей теневой стороной, и впереди было лишь одинокое восьмое марта (позор любого мужчины). Зато он вспомнил, что было примечательного в ее адресе: год тому назад на Радио «Свобода» была большая передача об истории служб знакомств и объявлений о знакомствах: первые подобные объявления были опубликованы в английском журнале еще в 1694 году (молодой обладатель нескольких сот фунтов желал сочетаться браком с наследницей нескольких тысяч), в Российской империи такие объявления появились в немецкоязычной прессе Риги в середине XIX века, а к концу века они уже публиковались на русском языке в Санкт-Петербурге (причем, часто девушки знакомились под видом объявлений о поиске работы, и одно из этих объявлений, зачитанное в программе, направило предприимчивого мужчину именно по этому адресу – сто лет назад!) Он представил самого себя живущим в ту эпоху (преподаватель военного училища, потомственный дворянин и фотолюбитель), как он нанимает извозчика, заходит в Елисеевский магазин, покупает в книжной лавке новый роман Жюль Верна, набранный старорусским шрифтом, поправляет форменную фуражку с гербом Российской Империи, обнимает в комнате с пылающим камином девушку из Таврической губернии в длинном платье и прической гимназистки.

Эти мысли настолько увлекли его (он бы не удивился, если бы каким-нибудь фантастическим способом выпал из 1997 года и провалился в 1897 – паровозы, перепись населения, казачьи разъезды, гимназистки, чеховские интеллигенты, натуральные шубы, красная икра в пост, темно-красный Зимний Дворец, запах навоза, грохот экипажей, газеты с новостями из Германской Восточной Африки, зимний утренний благовест, покорная служанка, первые – дорогущие – телефоны, сусальное золото рождественских открыток, книжки со стихами Мережковского, книга по астрономии, где еще не было галактик, отец в вицмундире железнодорожного ведомства…), что Игорь не сразу заметил окликнувшую его на углу Жуковского и Маяковского Аллочку. Она, впрочем, была вполне из нашего времени – в коричневом тонком пальтишке, синих, немного потрепанных джинсах и ботинках с очень тупыми носками.

--О! А я пришел к тебе, а тебя нет.

--Да, то я выходила..,--Аллочка махнула рукой (а ведь это повторялось уже не первый раз).

--Так, сегодня восьмое марта. Я хочу поздравить моего тигрь-онка и купить тебе подарок.

--Почему тигрь-онка?

--Ну ты на той фотографии, где ты на четвереньках и поджала ноги – похожа на тигренка.

--У меня, по-моему, щеки большие.

--Ну, почему? Бывают же тигрята с большими щечками.

Игорь повел Аллочку на улицу Восстания, дом 1, где тогда был магазин интимных товаров, и в его музейной тишине выбрал ей в подарок черные прозрачные чулки, такой же лифчик, трусики и пояс (все на 120000). Аллочка повисла у него на шее, а потом они шли по галерее Гостиного Двора, и Игорь рассказывал ей:

--Многие роды русского дворянства вели свои родословные от средневекового западноевропейского рыцарства. Бестужевы – от шотландских Бестов, даже Шереметьевы – уж на что татарская фамилия. И даже была такая фамилия – Козодавлевы. Казалось бы, чего уж тут выдумать? Русская фамилия от «давит коз». Так нет, у них было семейное предание, что родоначальник – немецкий барон Клосс фон Даллен ехал на службу в Россию во времена Ивана Калиты, и на границе его спросили фамилию, и он назвал, а записали «Козодавлев»…

--Ха-ха. Клосс фон Даллен – Козодавлев,--Аллочка подпрыгнула на месте. Как и все молодые провинциалочки, она хотела выглядеть образованнее реала.

--Когда я тебя вижу, мне все время кажется, что ты вот-вот начнешь танцевать.

АПРЕЛЬ

Думают люди в Ленинграде и Риме,

Что смерть – это то, что бывает с другими.

«Сплин»

МАЙ

Девушка по городу шагает босиком,

Девушке дорогу уступает светофор.

Сверху улыбается воздушный постовой,

Девушка в ответ ему кивает головой.

«Ю-Питер».

ИЮЛЬ

А нам с тобой опять не повезло,
Куда нас занесло, откуда мы и кто?

«Чичерина».

НОЯБРЬ

Вино и гашиш, и Стамбул, и Париж,

Моряк, моряк, почему ты грустишь?

«Агата Кристи».